Не горюй!

Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!

— самозабвенно солировал дед Митрич.

По улицам города Верхние Ямки неслась карета «скорой помощи». Ревела сирена. Собаки сходили с ума, выворачивались из-под колес и неслись за машиной, надрывая глотки бешеным лаем.

Карета промчалась мимо завода безалкогольных напитков, мимо пожарной части и закусочной, вылетела на окраину города и затормозила возле домика Ивана Сергеевича. Из нее торопливо выскочил Аркадий Борисович, одетый в дорожный плащ и шляпу, стукнул в оконную раму.

Выглянула Люба:

— Сейчас. Сейчас идет!

Первые любопытные показались из облака пыли, поднятого машиной. Это, конечно, были мальчишки.

На втором этаже кто-то громко, раздраженно чихнул, и высунулась голова директора Иванова.

Из дома вышел Иван Сергеевич с чемоданом, его жена Люба и детишки. Толпа уже увеличилась — подошли и встали, разинув рты, несколько старух и стариков. Все почтительно молчали.

— Иван! — заорал сверху директор.

— Я, — ответил Травкин.

— Значит едешь?

— Еду, дядя Толя.

— Фроську проинструктировал что-где?

— Да.

— Чтобы послезавтра вернулся!

— Постараемся, — ответил за Ивана Сергеевича доктор.

— Нехорошо, доктор, — закричал Иванов Аркадию Борисовичу. — У меня новый напиток, а вы специалиста увозите.

— Не я, — сказал Аркадий Борисович. — Облздравотдел вызывает. Товарищ Пристяжнюк.

Директор снова чихнул, чертыхнулся и с раздражением захлопнул окно.

— Присядем на дорожку, — сказала Люба.

Все семейство уселось на скамейку в палисаднике, а доктору места на скамейке не хватило, он сел на чемодан Травкина.

Травкин обнял жену, детишек, надел кепку и полез в санитарную карету. Завыла сирена. Машина рванулась.

Собаки и мальчишки бросились вслед за машиной. Колька, было, обогнал других, но споткнулся, упал и заревел…

Начальник облздравотдела Галина Петровна Пристяжнюк, могучая усатая женщина ткнула в пепельницу окурок папиросы и сказала приоткрывшему дверь ее кабинета Аркадию Борисовичу:

— Заходи, Шереметьев.

Аркадий Борисович переступил порог и увидел Прохорова. Прохоров сидел напротив начальника облздравотдела и смотрел в окно.

— Вот, тут на тебя заявление поступило от товарища! — показала Пристяжнюк на Прохорова.

— Здравствуйте, Прохоров, — сказал Аркадий Борисович, подходя к столу. Тот не ответил, продолжал смотреть в окно.

— Что же ты, отец, людей в заблуждение вводишь? — спросила Пристяжнюк.

— Кого? — удивился Аркадий Борисович. — Как?

— А вот так… Однобоко поднимаешь на щит своих приятелей, а других — зажимаешь.

— Кого зажимают?.. Какой щит?

— А т-такой! — не выдержал Прохоров. — Вы вчера г-говорили, что Травкин — уникальный?

— Да, говорил.

— Значит т-так… Если у одного — т-тридцать т-три зуба и у него рука есть, — Прохоров ткнул пальцем в направлении Аркадия Борисовича, — то его сразу ффотографировать и н-на сцену, и-и он у-уникальный… А у другого т-тридцать три, но он человек с-скромный и никуда не лезет… так ему — шиш! С-справедливо, да? — и Прохоров показал кукиш по очереди Аркадию Борисовичу и начальнику облздравотдела.

— А у кого еще тридцать три зуба? — спросил Аркадий Борисович.

— У меня! — ответил Прохоров.

— Ну, что вы, Прохоров, — устало сказал Аркадий Борисович, — я же вас лечил… У вас, как и у всех людей, тридцать два зуба.

— Х-хорошо… — Прохоров достал из кармана бумажку, развернул ее — там был зуб. — Это ч-чей зуб?

— Я не знаю, — пожал плечами Аркадий Борисович.

— М-мой, — сказал Прохоров. — Это вы мне его удалили. Помните.

— Помню.

— По-посчитайте? — Прохоров раскрыл рот, придвинулся к доктору. — Сколько?

— Тридцать два, — сказал Аркадий Борисович. — Т-так…

— З-значит, сколько было всего?

— Тридцать два.

— В-видали чудеса арифметики?.. Во рту тридцать два и в руке один и все равно т-тридцать два!..

— Да-а… — задымила Пристяжнюк. — Неувязочка получается, товарищ Шереметьев. Сколько же зубов было у товарища Прохорова в сумме?

— Коренных — тридцать два, — сказал Аркадий Борисович.

— Видали? — подмигнул Прохоров начальнице. — А что я говорил?.. Кумовство!..

— Да-а, товарищ Шереметьев, не ожидалая от вас… Молодой специалист. Некрасиво, очень некрасиво начинаете…

— Да нет, Галина Петровна, — все очень просто, улыбнулся Аркадий Борисович и взял из руки Прохорова его зуб.

— Это обыкновенный молочный зуб. Он задержался дольше, чем нужно, во рту больного. Я его удалил и на его месте, как и полагается, вырос нормальный. Это бывает довольно часто.

Пристяжнюк кивнула и повернулась к Прохорову.

— Вот видите, товарищ Прохоров, я же говорила, что все будет в порядке. Вот все и разъяснилось. Никто вам палки в колеса совать не собирается.

— П-п-понятно, — выразительно протянул Прохоров. — Я так и знал. Все понятно, — он даже как-то обрадованно посмотрел на них и поднялся.

— Заявление свое возьмете? — спросила Пристяжнюк.

— Нет. П-пускай полежит… До свидания! — Прохоров направился к двери, потом вернулся, взял у доктора свой зуб, аккуратно завернул его в бумажку и положил в карман.

От дверей он еще раз оглянулся и, широко улыбаясь, сказал:

— Вы у меня еще п-п-п-поплачете кровавыми слезами!