Не дай мне упасть

– Когда нам нужно возвращаться? – поинтересовалась я. – Надеюсь, не скоро? Я хочу, чтобы ты побыл со мной еще несколько дней. В этом доме, прежде чем я его продам.

– Ты действительно собираешься переехать в Лас-Вегас?

– Да. Но мне негде будет жить. Можно пожить у тебя, пока не найду себе жилье?

Тео посмотрел на меня так, будто собирался что-то сказать, но потом передумал. На его лице появилась легкая улыбка.

– Ты можешь жить со мной постоянно. Если хочешь.

– Я хочу, очень хочу.

Я обвила его шею руками и поцеловала нежно, затем глубоко, предлагая ему свое тело. Я снова утонула в его объятиях, пока мы пытались утолить жажду, которая пылала между нами. Немного позже мы натянули минимум одежды и отправились на кухню, чтобы утолить другой голод.

Тео приготовил омлет и сосиски. Он ел, стоя у кухонной стойки, а я сидела на табурете напротив.

На улице снова шел дождь.

– Этого мне тоже будет не хватать, – сказала я.

– Чего?

– Дождя.

Тео на минуту задумался, а потом медленно произнес:

– Ты уверена, что хочешь вернуться?

– Да, абсолютно уверена.

– Ты говорила, что Вегас слишком полон воспоминаний.

– Так и есть, – подтвердила я, – но теперь я люблю эти воспоминания. Они больше не преследуют меня. Они напоминают мне о подарке Джоны.

Я соскользнула с табурета, прошла на кухню и скользнула в его объятия.

– Я не знала, что такое любовь, пока не встретила Джону. Перестала ее искать. Я думала, что комфорт мужского тела – это лучшее, что я могу получить. Но Джона заставил меня посмотреть шире. Он показал, что я достойна любви и что способна полюбить кого-то в ответ. Что способна отдать все, что у меня есть, за кого-то другого. Он вручил мне этот дар, а потом показал, как им пользоваться. – Я протянула руку, чтобы погладить Тео по щеке. – Теперь я понимаю собственные чувства. Знаю свое сердце. Оно навсегда изменилось, но больше не сломано.

– Боже, Кейс, – он покачал головой, – Джона… ты знаешь, он…

– Что, детка? – спросила я. – Тебе можно говорить о нем. Давай поговорим о Джоне. Впервые я чувствую себя нормально.

– И я тоже, – признался он, – наконец…

Тео выглядел так, будто собирался сказать больше, но на стойке зажужжал его телефон, на дисплее высветилось «Эме Такамура, галерея Wyhn».

Он нахмурился и взял трубку.

– Алло? Привет, Эме.

– Передавай от меня привет, – прошептала я.

Моя улыбка увяла, когда выражение лица Тео сменилось с обеспокоенного на шокированное. Черты его исказились, улыбка погасла, а глаза наполнились страхом.

– Но почему? – хрипло вопросил он, расхаживая по гостиной и запустив руку в волосы. – Почему ты не сообщила?

Почувствовав, как желудок ухнул вниз, я прикусила губу, чтобы успокоиться.

– Хорошо. Ладно, ладно. И когда? – Тео остановился. – Завтра? Что значит завтра?

Теперь мне стало страшно.

– В чем дело?

– Отлично, – бросил он в мобильник, – мы выезжаем.

Тео повесил трубку и посмотрел на меня.

– Эме говорит, что галерея закрывается. Все экспонаты немедленно убираются, чтобы освободить больше места для казино.

– Но почему?

– Они не зарабатывали достаточно денег.

В поисках, на что опереться я прислонилась к стойке.

– А куда денется инсталляция Джоны?

– В Питтсбург. «Карнеги-Меллон» собирается выставить ее у себя. Забирают навсегда.

Я прикрыла глаза, и у меня вырвался вздох облегчения.

– О, Тедди, слава богу. Это очень хорошо.

– Что хорошего?

– Так ведь это означает, что его произведение не будет заперто в каком-нибудь хранилище, – пояснила я. Боже, от одной мысли об этом мне становилось дурно. – Его не собираются снимать и складывать по кусочкам в коробки. Его наследие… продолжит жить.

– Да, но он не… – прерывисто выдохнул Тео, – его больше не будет дома.

Я подошла к нему и обняла.

– Знаю, – прошептала я, вспоминая о его личном храме. Его источнике успокоения.

Тео позволил обнять себя на мгновение, затем отстранился, и его голос снова зазвучал жестче:

– Если мы уедем сейчас, то, возможно, успеем. Успеем увидеть инсталляцию еще раз, прежде чем ее демонтируют.

– Ты упакуй вещи, а я найду ближайший прямой рейс.

Самый оптимальный рейс, который мне удалось подобрать, вылетал в субботу утром и прибывал в Маккарран в два часа дня. Мы помчались к машине Тео, припаркованной на долговременной стоянке, а затем потащили наши задницы вниз по полосе к галерее Wyhn.

Но опоздали.

Уилсон, дежурный охранник, покачал головой и открыл нам дверь.

– У вас около часа, потом приедут подрядчики и начнут сносить стены, – сообщил он.

– Почему так быстро? – спросила я.

– Деньги, деньги, мисс, почему же еще? – ответил Уилсон.

Он впустил нас в галерею, и мы двинулись по ее длинной стороне. Помещение выглядело так, словно его разграбили. На стенах только контуры от картин. Плакаты с описанием инсталляций исчезли. В конце я взяла Тео за руку, и мы вместе завернули за угол.

На глаза навернулись слезы. Ничего не осталось. Только кабели и провода, свисающие с потолка, как липкие волосы. Пустые крючки и застежки там, где сверкало солнце и текла вода. Платформа, на которой раньше таилась морская жизнь, была пуста, если не считать каких-то блестящих кусочков оранжевых осколков.