Не дай мне упасть

Каждый год мы с Тео подходим к небольшому стенду справа от инсталляции. На нем фотография улыбающегося Джоны рядом с короткой – слишком короткой – биографией. В этот раз мы не изменили своей традиции. Я коснулась букв его имени. Тео пристально посмотрел на брата. На мгновение воцарилась тишина. Солнце снаружи почтительно скользнуло за облака. Как ни странно, даже Фрэнни молчала. Общий вдох и выдох, а затем мы улыбаемся друг другу.

Фрэнни потянулась к цветному стеклу, и Тео поднес ее поближе, чтобы она могла рассмотреть лучше. Он показал нашей дочери экспонат, помогая назвать черепах («цирипах») и осьминога («осинога»).

Я опустилась на скамейку и провела рукой по своему выпирающему животу. Ребенок внутри – тоже девочка – брыкнулся, повернулся и толкнулся в мою руку, словно пытался вырваться. Она никогда не останавливается. Часто я просыпаюсь среди ночи, хожу взад-вперед по гостиной и пою колыбельные, пока она не засыпает. Можно с уверенностью сказать, что она будет сущим наказанием.

«Как ее папочка…» – подумала я и посмотрела на Тео, держащего Фрэнни. И в эту секунду сердце показалось мне слишком большим для моей груди.

Солнце выглянуло снова, пронизывая лучами инсталляцию. Я откинулась на спинку стула, наблюдая, как яркий свет играет красками. Жемчужная морская пена, струящаяся лазурная вода, фиалки и розовые тона коралловых рифов.

Но именно Солнце, солнце Джоны, всегда притягивало и удерживало мой взгляд дольше всего. Этот клубок оранжевых, желтых и красных завитков. Хаотично, но идеально, каждая деталь там, где и должна быть. Кроме…

Мои глаза устремились к левой стороне Солнца. Щель в завитке, где не хватало одного луча оранжевого света. Локон, который разбился вдребезги, когда инсталляцию поспешно убирали из галереи Вегаса три года назад. Он ударился об пол, рассыпавшись на тысячи осколков, которые затем с хрустом превратились в пыль под ногами. Нам с Тео удалось найти лишь несколько кусочков.

Тео подошел и уселся рядом со мной. Откинулся на скамье, и Фрэнни упала ему на грудь, прикрывая глаза. Я протянула руку вдоль спинки, чтобы положить ее на плечи мужа. Легонько поцеловала его, потом пухлую щечку нашей малышки. С минуту мы молча сидели, пока Фрэнни заснула.

Я наблюдала, как глаза Тео впиваются в инсталляцию. Он улыбнулся, найдя щель в солнечном свете.

– Это все еще мое любимое произведение, – сказала я.

Тео взял меня за руку и поцеловал пальцы.

– И мое тоже.

От красных и золотых завитков стекла исходило тепло. Моя любовь к Джоне теплом сияла в моем сердце, как солнце, которое никогда не заходит. А еще глубже, в огненной сердцевине, пылала с мощной, бесконечной силой моя любовь к Тео.

– Снова люби, – пробормотала я. – Он завещал мне снова полюбить, и я люблю. Очень сильно.

– Он завещал мне любить тебя, – теплые, мягкие глаза Тео встретились с моими, – но я уже любил. Очень сильно.

Легкая волна шока сопровождается пониманием.

– Я знала, почему-то… мне кажется, я всегда это знала. – Я касаюсь его щеки. – Зачем ты мне все это рассказываешь?

Тео пожал плечами, заставляя Фрэнни подниматься и опускаться вместе с ним.

– Мне показалось, что сейчас нужное время. И нужное место.

Я улыбнулась и вернула свой взор обратно к стеклу.

– Да, это так.

Мы посидели еще немного, а когда собрались уходить, Тео взял меня за руку, крепко держа нашу дочь в другой руке. Я помнила, как мы с ним встали с колен в галерее Wyhn, проливая слезы и любовь среди разбитых осколков инсталляции Джоны. Мы вместе встали, вместе вышли из пустого пространства, связанные не скорбью, а общей любовью.

Тео и я, сокровище из руин.

КОНЕЦ

Дисклеймер

Это художественное произведение, в котором персонаж, после нескольких месяцев постоянного опьянения, решает бросить пить алкоголь сам, без медицинского вмешательства. Побочные эффекты, которыми она страдает, очень серьезны и в реальной жизни могут представлять угрозу для жизни. Рекомендуется, чтобы любой человек, находящийся в подобной ситуации и желающий бросить пить, не делал того, что сделала она, а обратился за профессиональной медицинской помощью.