— А правда, что эта Настя — дочка покойного Кукина?
— Бабьи домыслы, — хмыкнул супруг.
— Но зачем-то она приехала в Таракановку…
— Воспитатели интерната утверждают, что девочка склонна к бродяжничеству. А что касается отца, то о нём имеются крайне скудные сведения, — отчеканил Сан Саныч.
— К сказанному нечего добавить, — заметил в ответ на вопрошающий женский взгляд монах. Этот разговор о внебрачном ребёнке мужа его духовной дочери был ему тягостен.
Супруги обдумывали услышанное. Первой поднялась Надежда Степановна:
— А я, пожалуй, соглашусь с вами, отец Авель. Анка в последнее время расхорошилась так, что…
— На роль Снегурочки сгодится! — подхватил супруг. — Да и подозрения теперь с неё сняты.
— А ты, Сан Саныч, должен уведомить родителей. Как официальное лицо. — Надежда Степановна положила ладонь на мужнино плечо. — А заодно напомнить об обещанной награде. Отец Авель её заслужил.
— Боюсь, без товарища майора дело бы застопорилось! — улыбнулся в бороду монах. — Ведь это он навёл на мысль. — И в ответ на недоумевающий взгляд заметил:-«Шерше ля фам!» Женщины застёгивают пуговицы справа налево. Точно также они запирают навесные замки.
— Эх-ма! — послышалось в ответ.
— Так что делить вознаграждение будем по справедливости, — продолжил отец Авель. — И если господа Бондалетовы слово сдержат, ещё одного человека в Таракановке ждут перемены.
— Юрочка? — строит предположение Надежда Степановна.
— Пора ему перестать стыдиться своего лица.
— Операция? — с надеждой в голосе уточняет женщина.
СПИ, ДЕВОЧКА! И МЕНЯ НЕ ТРЕВОЖЬ!
В новогодние каникулы состоялось открытие школьного краеведческого музей. Освящал его отец Авель. Среди почётных гостей-Анфиса Павловна Доля, пожертвовавшая музею старинное норвежское зеркало-свидетельство активной торговли поморов с Норвегией. Первую экскурсию ведёт Васёк Беспоповцев, оставшийся жить у тётки в Архангело:
— Норвегия звалась тогда Христианией, наши земляки плавали на многомачтовых барках или даже карбасах в порт Вадсё, который меж собой называли Васино.
Но самое ценное приобретение музея — коллекция вотивных подвесок, похищенная Вованом из дома Алефтины Кукиной и возвращенная владелице местными правоохранителями. Глядя на серебряную ступню-вотум отец Авель задумался о таинственном звонке в редакцию «Двинской правды». Если нога на конвейере существовала не только в воображении измученного двенадцатичасовой сменой рабочего, то это стало бы главным доказательством гибели москвички. Но ступня — реальная или пригрезившаяся — исчезла в металлических зубьях оборудования древесного цеха. Он попытался настроиться на торжественный лад важного культурного события, но видение движущейся по конвейеру девичьей ноги не давало сосредоточиться, а позднее лишило сна.
Три часа ночи-тяжкий час для больного и его сиделки. Правда, сиделка отца Авеля — Юрочка мирно похрапывал за занавеской, пока его подопечный вглядывался в окно. Среди его причудливых узоров он разглядел прищуренный глаз цвета олова. Будто кто-то долго дышал на заледеневшее стекло, а потом заглянул в «дырочку».
— Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного и помяни в Царствие Твоём Небесном! — губы двигались, но звук получался такой, как будто из дырочки в шарике выходил воздух. Тем не менее Господь расслышал страдальца: подглядывавший глаз исчез. Только дырочка осталась. Точь — в точь как на окне дома в доме Беспоповцевых.
«Спи, девочка! — прошептал отец Авель! — Спи! И меня не тревожь!»
Эпилог