Но это был слишком серьезный и слишком деликатный вопрос, чтобы заговорить о нем всуе, да еще прямо с порога. Нужно выждать, разобраться, чем сейчас живет сын, и понять, что стоит за всем этим. И тогда только сообщить, что в утробе далекой московской женщины уже пятый месяц растет его ребенок.
После суток адаптации к новому часовому поясу Лина чувствовала себя бодрой и сказала, что готова подчиняться всем планам сына, но при этом пояснила:
— Сынок, я не хочу никуда ходить. Просто побуду с тобой. Давай я тебе что-нибудь вкусное приготовлю. И мы посидим вдвоем. У тебя здесь так уютно.
− Алеша, ты мне скажи, — сказала Лина, когда, разлив по тарелкам ароматный борщ, села напротив сына в кухоньке его квартиры. — Ты мне скажи, почему ты ни разу не упомянул имя Ксюши. Почему?
— Почему, почему… — Сын, как школьник, который вынужден признаться маме в том, что с ним случилось, за что она может его поругать (подрался, не ту оценку получил), опустил голову. Он крутил ложкой в остывающем борще, не решаясь начать признание. И после продолжительной паузы, резко подняв голову и посмотрев на мать, произнес:
— Потому, потому, мама, потому что я понял, что не люблю Ксению. — Он впервые так произнес ее имя. — Не зря говорят, — продолжил он, снова опустив голову, — "большое видится на расстоянии". А раз не видится, значит, оно не было большим. На расстоянии мои отношения с Ксенией вообще исчезли из поля зрения. — Сын грустно улыбнулся своему философствованию и неуместному притягиванию известного изречения к своей ситуации. — И хорошо, что я уехал и сразу же это понял. Она такой человек, она… она из тех людей, которым трудно отказать в чем-либо, когда она рядом. Понимаешь, мама… Ну как тебе сказать… Вот Ксения с виду такая мягкая, нежная, а на самом деле она в итоге делает все что хочет… Осознанно, неосознанно. Но вот что-то в ней есть такое, что тебя подчиняет…
— Я не понимаю, сынок. Она моложе тебя, такое хрупкое создание, потом она тебя так самозабвенно любит. Что ей от тебя нужно, чтобы подчинять?
— Ей от меня ничего не нужно, только самая малость — я сам, со всеми моими потрохами. — В голосе сына почувствовались нотки раздражения в адрес Ксении. — Вот так всегда получалось почему-то, что она все делала так, как хотела она. И жить ко мне перешла, и к вам в Новосибирск поехала со мной, и на моих встречах с тобой она всегда была, и я вообще шагу не делал без нее.
— Не могу понять, сынок. Ты такой сильный, непокорный. Чем же это она так тебя ломала?
— А тем, мама. У нее есть одно, самое мощное оружие — слезы. Чуть что — она в слезы. Вот даже галстук надену не тот, что она хочет, слезы. Другие жены (я знаю по друзьям) спорят, ругаются… А Ксения — нет. Она не спорит, не ругается. Нет, она уходит в сторонку и начинает плакать. Я чумел от ее слез, и мы тут же менялись местами. Уже я начинал ее обхаживать, утешать и делать все, что она хочет. А здесь я почувствовал свободу от ее слез…
— Просто, сынок, я думаю, что ты ее не понимаешь, и утрируешь все. Она просто тебя самозабвенно любит. Она честный, порядочный человек. Простим ей ее женские уловки. На что не идет женщина ради любви. Ведь она же не уводила тебя от жены с детьми. Ты свободен, полно вокруг девиц. И она решила: "Ну чем я хуже". И правда: не хуже — лучше. Где сейчас найдешь такую. Чистая, честная, порядочная. Эта никогда не предаст, будет замечательной матерью и всем нам родным человеком. Я ее просто люблю…
— Я рад за тебя, мама… Но я ее не люблю, мама. В ней нет чего-то. Наша жизнь с ней будет серой. Вот здесь вначале было скучно и одиноко, и я взял в библиотеке пьесы Толстого. И вот Федя Протасов говорит о своей жене, которую променял на цыганку. Ну примерно, я точно не помню: "Хорошая женщина моя жена, но нет, нет игры в нашей жизни". Вот игры, какой-то непредсказуемости, которая делает жизнь ярче, интересней.
Лина слушала сына, и ей вдруг представилась вся ее жизнь с его отцом. "Возможно, и Олег так думал обо мне когда-то, когда я отдала ему всю себя, была ясная и абсолютно предсказуемая. Вот и стал он искать непредсказуемость в этой шлюхе Асе. И с сыном может произойти что-то похожее, и опять в Америке. История может повториться. Не зря Алексей больше всех похож на отца…"
— Сынок, — сказала она, — я не вижу в том, что ты сказал, большого недостатка в характеристике Ксюши. Ну плачет, пусть плачет, нежная душа. Но она никогда не изменит, не предаст. Да и сама она — молода, красива, уже врач. Ну любит она тебя и ищет свои пути завоевания тебя… И еще… и еще… боюсь, мой сын, боюсь, что у тебя, у тебя уже нет выбора. Ксюша на пятом месяце беременности…
— Что?!! — вскочил Алексей с выражением отчаянья на лице. — Что ты сказала! Мама, мама! Ну почему, зачем? Зачем мне это! Почему она мне сразу не сообщила?
— О чем ты говоришь, сын. Она тебе не сообщала, чтобы себя не навязывать.
— Нет, она мне не сообщала, чтобы я ее не уговорил делать аборт!
— Как бы ни было, ты же не будешь отказываться от своего ребенка! Побойся Бога, Алеша.