Назад в СССР-2

– Ну шо ж вы, гражданочка Мария Леопольдовна Рубинштейн. Ой… Та як же я забыл… Мария Сергеевна Лопатина ныне. Да? Пришлось с фамилиёй помудрить. Да? Вы ж, пока немцы не выгнали румын ужо в 1944-м, все при первых отирались. А шо? Портрет у вас, гражданочка, красивый. Вон, какая краля. Та еще причина имелась важная. Когда в декабре 1941 года появилась инициативная группа бывших белогвардейцев во главе с майором Пустовойтовым, до вас енто очень даже имело отношение. Господин Пустовойтов оказывал помосчь Румынии и Германии в «борьбе с большевизмом», а вы оказывали помосчь господину Пустовойтову, борьбе с тоской и одиночеством. Ах ты ж зараза… – Миша выплюнул очередную порцию шелухи и звонко шлепнул себя ладонью по лбу. Семечки он грыз без остановки, ухитряясь при этом разговаривать. – Не только с тоской да одиночеством. Помосчь всякая случалась. В том числе, когда в 1941 одесситов пачками расстреливали, жгли, да в их енти лагеря сгоняли. Ага? Но майор Пустовойтов, с которым у вас приключилась пылкая и крепкая связь, о чем вы не сильно распространялись, когда уходил из Одессы, решил, шо своя жизнь дороже чем любовь. Любовь енто шо? Так. Пшик. И бросил вас ентот гад в одиночестве. Вы горевать не стали, пошли до Яши Ювелира. Вам было точно известно, шо Яша настругает документики любого толку. Яша в ентом деле – спец. А потом Мария Сергеевна Лопатина затерялася среди местного населения. Она жеж дурой никогда не була́. Ага. Мало хто знал о ее связи с Румынами и господином Пустовойтовым. И шо? Посидела, подумала да и встретила гражданина, ныне известного как Батя. Взяла его в свои крепкие руки. Рецидивист со стажем, дезертир… Це ж самый шо ни на есть полный выигрыш. Гражданин Павел Петров не устоял супроти́в ваших прекрасных глаз. И все таки хорошо шло. Да. Пока не объявился снова майор Пустовойтов. Весточку прислал. Мол, так и так, жди меня родная, скоро буду. И вот тогда пришлось суетиться. Батя он, конечно, влюбленный по уши, но дураком таки тоже никогда не был. Он всегда понимал, шо вы с ним ток ради выгоды и благополучной жизни. Но вот так запросто он бы вас не отпустил.

Миша замолчал, с усмешкой рассматривая Марусю, которая все время, пока он говорил, стояла, будто статуя. Не шевелясь. Я, как бы, тоже помалкивал. Хотя, в процессе Мишиного монолога, успел, извиваясь червяком, подползти к одной из бочек и с огромным трудом принять сидячее положение.

– Это не я, товарищ Гольдман. – Выдал вдруг жалобным голосом Лиходеев. Его вид снова вдруг изменился. Старлей сейчас больше напоминал несчастного, побитого жизнью пса, чем того уверенного мудака, которым был всего лишь десять минут назад. – Я вообще тут ни при чем. Она меня заставила. Все она.

Маруся даже бровью не повела, услышав его нытье. Наоборот. Ее лицо стало совсем каменным. Прямо маска, а не лицо.

В этот момент события резко рванули с места, как взбесившийся бык. Лиходеев, который начал строить из себя пострадавшего и вроде бы опустил пистолет, вдруг вскинул руку, а затем выстрелил прямо в Мишу.

Глава 19

– Слушайте, я все понимаю, но может кто-нибудь объяснит, что вообще это было? – Спросил я, наблюдая, как довольный до ужаса майор Сирота наливает себе кипяток в железную кружку, а Миша Гольдман с сожалением рассматривает чемодан.

Естественно, это был тот самый чемодан, который все время стоял в шкафу моей комнаты. Можно сказать, один из главных героев всей истории. И естественно, появился он тут неспроста. Его притащил Миша. Причем, выражение лица у Гольдмана, когда он поставил свою ношу на стол, было такое, будто он собрался хоронить родного человека.

– Лев Егорыч, там денях… Мать моя дорогая… – Сообщил Гольдман майору тоскливым голосом.

– И шо? – Моментально отреагировал Сирота. – Оно твое? Нет, не твое. Так и забудь ты за те деньги. Они кровью измазаны. Кровью твоих товарищей.

– Лев Егорыч… – Начал было Миша. – Лёва…

– Ша! Сказал, забудь! – Рявкнул майор. – Поставь чемодан на стол и сядь уже куда-нибудь. Маячишь тудой-сюдой, как наскипедаренный.

Миша грустно вздохнул. В его этом вздохе слышалась неимоверная боль. Но чемодан на стол все-таки воздрузил.

И вот теперь мы сидели в кабинете Сироты: я, Гольдман и сам майор. Вернее, я сидел, машинально растирая запястья, которые продолжали ныть даже после того, как с них сняли верёвку, а Сирота и Гольдман были заняты делом. Первый вдруг решил попить чаю. Самое же время. А второй – откровенно страдал. Взгляд его неотрывно следил за чемоданом, будто тот мог сам соскочить со стола и убежать.

– Объясним, што ж не объяснить. – Кивнул начальник отдела по борьбе с бандитизмом. – То́кма и ты нам кой-шо объясни, капитан. Как это вышло, шо ты вдруг перестал башкой соображать.

Я в недоумении уставился на Сироту, пытаясь понять, что он имеет в виду. Хотя, конечно, внутри сразу завозилось нехорошее предчувствие.

– Тю-ю-ю… Вы глядите, як он смотрит… Прямо пионэр против буржуазии. Лев Егорыч спрашивает, шо у тебя с памятью, капитан? – Отвлёкся от созерцания чемодана Гольдман.