Назад в СССР

— Да это понятно. С диверсантами что? — Я толкнул Ряскина плечом. — Ты ближе к делу. Какая связь между ними ними и лагерным забором?

— Ааааа… Диверсанты, да…Морские биологи из Академии наук СССР, это были. Которые совершенно законно проводили исследования, причем в сопровождении сотрудника КГБ, опять же СССР. Граница недалеко ведь. Они, конечно, были несколько смущены таким вниманием к своим персонам. А ночью лазили с аквалангом, чтоб посмотреть какой-то важный элемент подводной жизни. Не понял, если честно. Представь, как все были благодарны нам. Особенно милиционеры. Хорошо, вертолет не подняли… Из чувства благодарности до лагеря провожали лично. А уж Урфин, тот вообще от восторга не знал, что в первую очередь делать. Выгнать нас с позором или просто придушить. Представь, у него из лагеря ночью дети на море ходят. А вернулись эти дети в сопровождении милиции и одного сотрудника Комитета Государственной Безопасности. Вот Урфин, конечно, больше всех был счастлив.

— Ребята. Ну-ка прекратите разговоры. — Рядом с нами совершенно незаметно появилась Елена Сергеевна. — Торжественная линейка началась. А вы болтаете.

Ряскин с Толстяком сразу замолчали, уставившись на директора лагеря и Элеонору, которая действительно говорила какие-то пафосные фразы о дружбе, о пионерии, о том, сколь важно быть преданным делу. Короче, фигню. Я наоборот, уставился на Елену Сергеевну. Из-за жары ее волосы немного были влажными. На виски упало несколько вьющихся прядей. Все-таки выглядит она на сто баллов. Это факт.

— Ванечкин, ты чего? — Елена Сергеевна мой взгляд, конечно, заметила.

Сложно не заметить, когда на тебя пялятся совершенно наглым образом. Тем более, я рассматривал вожатую не как пионер Петя, четырнадцати лет. Ни хрена. Я взглядом обвел все контуры ее тела. Все выпуклости и впуклости. Картина очень приятная, между прочим.

— Ничего. Просто. — Я отвернулся, но мысленно снова передал привет тому умнику, который написал чертову книгу. По чьей вине меня занесло в это время и в это тело.

Если бы не долбаный возраст, уже имел бы с Еленой Сергеевной гораздо более близкий контакт. А не вот это: «Чего ты, Ванечкин».

Через десять минут Элеонора, наконец, выдохлась. Запал у нее кончился, речь стала менее восторженной, и она передала слово директору. Кстати, вот больше всего меня настораживает их неоправданный энтузиазм и демонстрация счастья. Понять не могу, чему можно так радоваться.

Зато директор не подвёл. Он процедил сквозь зубы, как безумно счастлив видеть нас в лагере «Дружба». При том, что его гоблинское лицо выражало какие угодно эмоции, но точно не счастье. Взгляд у Урфина был тухлый, сонный. Изредка в нем проскакивало удивление. Он будто не мог понять, почему вокруг столько детей. Потом, вслед за удивлением, появлялся огонек глубокой ненависти. Подозреваю, эта эмоция тоже относилась к стоящим по периметру подросткам и молокососам помладше.

Затем, Урфин сообщил, что для совместного поднятия флага, которое ознаменует открытие смены, он приглашает Лапина Федора, отличника и комсомольца, который ежегодно проводит лето здесь. Спорсмен тут же вышел из первого ряда, выпятив грудь так, что она у него реально вывернулась колесом. Походу, это было запланировано. Участие Федьки в главном мероприятии сезона. Он даже волосы уложил рядочком, смочив их чем-то. Не знаю, чем, но выглядела его башка так, словно ее основательно нахреначили специальным гелем. Правда, сверху кружились несколько мух. Прямо над головой Лапина. Это портило торжественность момента.

— Конечно, Лапин… — Тихо прокомментировал Антон. — С его папой, удивительно, почему Урфин просто сразу свое место Федьке не отдал. Первый секретарь горкома. Ага… Конечно, дело в отличной учёбе и преданности лагерю. Мы все именно так и подумали…

— Ничего… — Так же шепотом поддержал Рыжего Мишин. — Сейчас — концерт. Посмотрим, кто будет гвоздём программы…

Глава 11

Вообще, прежде, до того как меня занесло в этот чертов лагерь «Дружба», я искренне считал себя самым настоящим злодеем. И в принципе, у меня для этого были весьма серьёзные причины. Основанные на конкретных поступках и ситуациях. Кстати, злодеем я был признан официально. Можно сказать, на законных основаниях. Мой портрет долгое время украшал каталог главных преступников Конфедерации. Чем искренне горжусь. В тюрьму меня доставляли со всеми почестями. Даже в стране объявили государственный праздник. Дали народу лишний час обеденного перерыва.

Родился я в обычной семье. Моя мать угробила свою жизнь на заводе по переработке мусора. Мусор стал почему-то наиболее серьёзной проблемой для правительства. Прямо главная цель — уничтожить все банки, склянки и прочее дерьмо. Будто с остальным в Конфедерации дела обстояли отлично.