Навстречу ветрам

Но у нас ведь связаны руки… Они знают об этом.

Они хотят, чтобы мы ели, как свиньи.

Яков протянул руку к свертку, нащупал кусок хлеба, взял его, потом снова бросил на землю.

Пошли они к черту со своим обедом! — сказал он. — Объявим голодовку.

Ты с ума сошел, миллион чертей! — выругался Нечмирев. — Кому это нужно? С пустым брюхом стоять перед фрицами не совсем удобно, Яша. Давай-ка подкрепимся: может, веселей жить будет, пока живем…

Райтман зажал хлеб между коленей, отломил кусочек и протянул Василию. Прожевав, тот сказал:

Вот так я кормил щенка — с ладони. Дай-ка еще немножко, аппетит что-то разыгрался…

И опять время остановилось. Яков сидел, обхватив здоровой рукой раненую, и медленно раскачивался из стороны в сторону. Он не стонал, только тянул, словно нудную песню без конца и без начала: «А-а-а, а-а-а!» Так, казалось, легче было переносить нестерпимую боль, Василий лежал на животе, прижавшись щекой к земле, и молчал. Руки у него затекли, веревка врезалась в запястья и жгла. Яков пробовал развязать ее рукой и зубами, но затянул еще туже.

Брось, — сказал Нечмирев. — Отдохни…

Их вызвали в штаб сразу двоих. Немец, пришедший за ними, снова, связал Райтману руки и на выходе толкнул его автоматом в спину. Нечмирев остановился, покрасневшими глазами взглянул на конвоира, сказал:

Ты, дура! Хочешь, чтобы я тебе горло перегрыз?

Немец попятился, выставил автомат вперед:

Пошел, пошел. Шнель!

В комнате, куда их привел конвоир, за большим дубовым столом сидел капитан в форме эсэсовца, у стены стояли трое здоровенных солдат. За маленьким столиком, покрытым черной скатертью, пристроилась русская девушка-переводчица с длинными крашеными ресницами.

Капитан долго, с нескрываемым любопытством разглядывал летчиков, потом спросил у Нечмирева:

Кто ты? Большевик?

Василий мельком взглянул на эсэсовца, потом на переводчицу.

Скажи этому типу, — обратился он к ней, — чтобы приказал развязать руки. Иначе разговор не состоится. Поняла?

Крашеные ресницы несколько раз хлопнули верх-вниз, послышался быстрый испуганный лепет по-немецки.

О, да, да! — Капитан приказал развязать руки обоим летчикам и опять спросил у Василия: — Большевик?

Нет! — коротко ответил Нечмирев.

Ты? — обратился немец к Райтману.

Тот подошел к столу, медленно, но твердо проговорил:

Я — член Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. — И посмотрел на Васю.

Нечмирев тоже подошел к столу, стал рядом с Яковом и так же твердо сказал:

Я — член Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. — Он опять взглянул на девицу. — Переводи точно. Тебе, наверно, известно, что такое ВЛКСМ…

Какой полк? — спросил немец. — Где аэродром?

Полк бомбардировочный, аэродром — там! — Василий махнул рукой за окно.

Сколько самолетов в полку?

Скажите, пожалуйста, какой любопытный народ, — усмехнулся Нечмирев. — Мы ведь не спрашиваем, сколько танков в немецкой армии…

Девица перевела. Капитан-эсэсовец долго молчал, спокойно глядя на Нечмирева, потом быстро начал говорить переводчице.

Господину капитану уже известно, — переводила девица, — что вами уничтожен мост через Илу. Господин капитан считает, что вы опытные и смелые летчики. Не смотря на то, что в перестрелке вы убили офицера и нескольких солдат немецкой армии, господин капитан предлагает вам вступить в ее ряды и служить в особой части, созданной из русских добровольцев. Вам гарантируют сохранение жизни, повышение в чинах, хорошие деньги. Спустя некоторое время вам дадут самолеты. Предварительно вы должны выступить по радио и заявить о своем добровольном переходе на сторону германской армии…

Все? — перебил ее Нечмирев.

Нет, не все. В противном случае через несколько часов вы будете расстреляны. Перед этим вас подвергнут… — девица запнулась.

Понятно! — Василий обнял Райтмана за плечи, сказал — Яша, я буду отвечать за обоих. Хорошо?

Яков прижал к груди раненую руку и молча кивнул головой. Ему хотелось кричать от боли, но он стоял и безразлично разглядывал черные от копоти стены комнаты.

Слушай, ты, — громко сказал Нечмирев. — Передай своему господину капитану вот что… Передай слово в слово. Мы, советские летчики, лейтенант Василий Нечмирев и лейтенант Яков Райтман, знаем, что нас расстреляют. Это раз. Скажи этому типу, чтобы он больше не трудился о чем-нибудь спрашивать. Комсомольцы есть комсомольцы, поняла? Это два. Третьего не будет. Точка. Правильно я сказал, Яша?

Хорошо ты сказал, Вася, — ответил Райтман. — Комсомольцы есть комсомольцы. И точка…

Капитан все так же спокойно выслушал ответ, держа в одной руке массивное пресс-папье и разглядывая на нем испачканную промокательную бумагу. Потом он посмотрел на Якова и сказал:

Пусть летчики подумают. Хотя… Что у летчика с рукой? Я бывший врач, хочу посмотреть.

Райтман почти бессознательно протянул распухшую, синюю руку, положил ее на стол. Немец быстро, почти не глядя на окровавленные пальцы, с силой ударил по ним тяжелым прессом, рассмеялся и сказал по-русски:

Точка!..