Навстречу Нике

Некоторые ушлые студенты, одновременно учившиеся со мною, довольно быстро становились членами Союза писателей, получали от государства квартиры, дачи, назначались главными редакторами. А это были «хлебные» должности. Особенно в издательствах и журналах.

Забегая вперёд, отмечу: судьба вела меня по касательной. Стремительно. Не давая нигде задерживаться. Ни в чём увязнуть.

А. М. и другие знакомцы по распавшемуся Центральному дому художественного воспитания детей, литературному объединению при «Московском комсомольце», при МГУ, куда я ещё захаживал, читал свои стихи, завидовали мне. Как–то в октябре, забредши по старой памяти в «Московский комсомолец», я узнал от одной всегда возбуждённой девицы, будто старая поэтесса Н. П. устроила меня учиться в Литературный институт как внебрачного сына самого Маяковского…

Вернувшись вечером домой, я стал подозрительно расспрашивать недоумевающую маму об её отношении к поэту, о том, не встречалась ли она с ним лично… Потом долго рассматривал своё лицо в зеркале стенного шкафа. В фас. В профиль. В три четверти. Я был смешон сам себе, но снял с вешалки кепку, надел её, всунул в угол рта папиросу.

То мерещилось – похож. То – нет.

Исподволь наблюдал за мной папа Лёва. Подозвал маму и выразительно повертел пальцем у своего седеющего виска.

Так или иначе, я вроде был поставлен на некую надёжную колею. Казалось, мог бы катить по ней, как другие избранные, вплоть до оплаченной Литературным фондом гражданской панихиды в зале Центрального дома литераторов.

Возможно, так бы и случилось, если бы не было надо мной благословения Божьего хотя бы в виде моей еврейской фамилии, что, как знамя, всегда со мной, если бы не было испытывающего взгляда Того, Кто однажды влетел с неба в комнату и прошёл мимо. Моя фантастическая история, наверное, пресеклась бы, скисла, превратилась бы в унылую прозу жизни.

Через много лет я, конечно же, рассказал отцу Александру об этом первом Посещений… Он не удивился. Сказал, что ему приходится исповедывать тысячи людей, и он изредка слышал, что подобные случаи бывают. Что и ему порой, особенно, когда он служит у алтаря, являются посланцы невидимого мира. Что, когда человек находится в самом начале духовного пути, Христос Сам приходит для поддержки…

Правда, до сих пор не верится, что это мог быть Христос. Кто я такой, чтобы Он обратил на меня внимание? Может быть, в крайнем случае, это был один из его посланцев – ангел?

Царство Божие существует на самом деле, там всё о нас знают, любят. О каждом свой план. Промысел Божий.

Если бы я остался на накатанной колее благополучного студента Литературного института, снисходительно выдающего каждое утро по сигарете гениальному дворнику, я бы:

не шёл следующим же летом, не отдавая себе отчёта в смертельной опасности, во главе нескольких сотен восставших казаков по пыльным улицам станицы Клетской;

не улетал бы в синеву неба вместе с пилотом хлипкого самолётика «У-2» от въезжающей в станицу карательной роты автоматчиков;

не сидел бы на кошме в джунглях заповедника «Тигровая балка» и не разговаривал, попивая зелёный чай с егерем Исмаилом, выслушивая его мнение о том, что Бог един, и всё равно, как Его зовут – Аллах, Христос или Будда;

не снимал бы в Киеве на Трухановом острове художественный фильм;

не приезжал бы на подмосковную дачу в Кратово к Зое и Феликсу, чтобы по их просьбе забирать опасные диссидентские рукописи и прятать у себя дома;

не жил бы в Ленинграде, в роскошном номере гостиницы «Европейская», куда ко мне приходил кинорежиссёр Козинцев;

не провёл бы целую осень один среди сотен девушек–рыбоукладчиц на острове Шикотан на берегу Тихого океана;

не мчался бы в своём инвалидном «Запорожце» по улицам ночной Москвы от запугивающего меня спецгазика КГБ с высокими антеннами, слепящими фарами и воющей сиреной;

не читал бы всю зиму в коктебельском Доме поэта под неусыпным руководством Марии Степановны Волошиной Библию, не возил бы ей автобусом с феодосийского базара тайно продаваемых там замороженных судаков. Они свисали у продавцов на верёвках под стёгаными ватниками;

не гостил бы в таборе под Кишинёвом среди дубовой рощи у очаровательных рыжеволосых цыган, утверждающих, что все они – потомки Земфиры и Пушкина;

не поднимался бы на вертолёте узким горным ущельем вместе с археологом Ломаури, чтобы обследовать на неприступной высоте неизвестно кем пробитый километровый тоннель с оставленными у подножья многопудовыми порфиритовыми молотами;

не занимался бы в так называемой лаборатории биоэнергетики и не увидел бы однажды, что из моих пальцев исходят розоватые лучи, уходящие в бесконечность;

не совершил бы путешествие по Средней Азии с отцом Александром Менем и не плавал бы с ним целый месяц в Каспийском море под Дербентом;

не провёл бы после его гибели долгую зиму на греческом острове Скиатос в Эгейском море.

Устала от этого перечисления? А ведь тут, может быть только сотая часть того, что со мною происходило!