Навстречу Нике

Узорчатый, тёмно–бордовый старинный ковёр, весь в серебристых потёртостях, как в патине времени, висящий во всю стену над моей тахтой. Когда–то родители расстилали его на полу, и я ползал по нему среди кубиков.

Сине–белая большая настенная тарелка с неуютным немецким или голландским пейзажем: потерявшее листву дерево на покрытом снегом берегу морского залива. В отдалении стоит мельница, а вблизи зачалена лодка со свёрнутым парусом, откуда рыбак и две женщины в передниках выносят высокие кривые корзины, почему–то без рыбы. У одной из корзин уныло сидит на снегу большая собака, издали к ним направляется старик–бюргер в шляпе. Из–за мельницы, из–за дымящих труб какого–то низкого зданьица робко и, видимо, ненадолго восходит блёклый круг солнца. Над ним пролетают две птицы, скорее всего, вороны.

Трудно придумать что–нибудь более насморочное, безнадёжное. Но знаешь, что я тебе скажу, Никочка? Однажды, когда я был очень беден, мне предложили тарелку продать. За большие деньги. Выяснилось, что это старинная вещь, так называемая подписная работа, то есть там внизу можно разглядеть подпись художника, а это, оказывается, особенно ценится среди знатоков–аукционщиков.

Нет, я, как видишь, не продал её. Не знаю, откуда она взялась у моих родителей или даже у бабушки с дедушкой. Я хотел бы, чтобы все вещи, которые я сейчас рассматриваю в отблеске первого заоконного снега, эстафетой достались тебе, а от тебя – твоим детям и внукам.

Тарелка висит по одну сторону книжных полок, а по другую – небольшое прямоугольное зеркало в деревянной раме с округлыми углами. Оно принадлежало твоей прабабушке – маме моей мамы. Глянул в него сейчас и отшатнулся. Тот человек в зеркале – не я. Не могу привыкнуть к себе теперешнему.

Взгляд падает на свисающий с противоположного от меня края письменного стола зелёный каскад папоротника. Растение живёт в оливково–зелёной керамической вазе, тоже стиля «модерн», тоже появившейся в нашем доме до моего рождения. Удивительно – не разбилась.

…Все остальное в квартире – трофеи моей жизни или теперь уже нашей с Мариной. Кроме разве что шести оставшихся от давно уже исчезнувшего сервиза золочёных по краям тарелок с выпуклым изображением разноцветных фруктов, красного графинчика тонкого стекла, да зелёной рюмочки для ликёра на очень длинной стеклянной ножке.

Вот и всё, что сопровождает меня от рожденья до сих пор.

Иконы, позолоченная адмиральская шпага с рукояткой из слоновой кости, висящая высоко над книжными полками. В углу у окна поднявшаяся до потолка оранжерейка с тропическими растениями, освещённая лампами дневного света; цветной плакат с тореадором и быком – афиша корриды, на которой я был 24 апреля 1983 года в Барселоне, фотографии на стене, где я изображён с отцом Александром, бабушка Белла и дедушка Лёва, мама Марина.

Среди всего этого большое фото – Маяковский вдвоём с Пастернаком. Об этих двух людях речь ещё впереди.

На всё это, смеясь, смотришь ты с моего плеча. Наши лица красуются над дверью на огромной, увеличенной фотографии. Жизнь народившаяся, жизнь уходящая… Господи, помилуй меня, грешного!

42

Слышно, как продолжает падать за окном снег. Почти беспрерывный грохот автотранспорта практически не слышен, а снег слышу. Так порой слышится музыка внутри, про себя.

Ты ждала его. Марина рассказывала о санках, снежных бабах, снежках, показывала на картинках в детских книжках. Ведь в прошлую зиму ты была совсем крохой в коляске, несмышлёныш.

И вот ты вернулась с няней Леной, румяная, сунула мне под нос руку в мокрой варежке.

— Я принесла тебе снежок!

— Где же он? – нагнувшись, целую тебя в холодный нос, щёчки. – Растаял?

— Растаял…

— Ничего! Вот навалит побольше снега, выйдем с тобой во двор, сделаем лопаткой снежный дом с окошками, крышей, трубой и дверью. А внутри будет свет!

— Я тоже хочу делать снежный дом. С тобой.

— Конечно.

Няня Лена переодевает тебя, умывает, кормит на кухне борщиком с провёрнутым мясом, укладывает в зашторенной спальне.

Сокрушенно констатирую: сегодняшнее рабочее утро, первая половина дня ушла ни на что. Именно потому, что свободный от своих отцовских обязанностей разгильдяйствовал, глядя на падающий снег, поливал и подкармливал цветы минеральным удобрением, варил тебе борщик, жарил для себя с няней Леной навагу с картошкой.

Вчера уже не в первый раз звонила врач, которая третий год лечит меня от рака крови. Доброкачественного, так сказать. Главный авторитет по этой болезни в нашей стране профессор Андреева сказала весной следующее: «Вам повезло. У вас вялотекущая форма множественной миеломы. Будете продолжать лечиться, регулярно проводить курсы химиотерапии, сможете прожить ещё десяток лет».

Теперь у меня есть ты. Слушаюсь врачей для того, чтобы возможно дольше мы пробыли вместе. Не то помру, и ты меня даже не запомнишь, несколько раз спросишь «Где папа?» И всё.