Навсегда, до конца

Андрей показывал маменьке институт, гуляли в парке. Снег сошел, ветки зеленовато сквозили, вот-вот проклюнутся почки. Анна Николаевна всем осталась довольна, жалела, что не погостит дольше, но ведь без нее дом — сирота.

7

Господин Рачинский был себе не враг. Поэтому когда к нему прибыл — не приглашать же в полицию действительного тайного советника, полного генерала — советник коллежский, полковник, прибыл для выяснения обстоятельств сходки, Константин Александрович повел себя достойно и умно. Проявил хозяйскую любезность. Однако из-за письменного стола в кресло визави не переместился, тем самым воздвигнув некую преграду и определенную установив дистанцию.

Коллежский советник тоже не сплоховал, тертый калач, служба научила дипломатничать. Цель визита раскрыл не вдруг, а похвалил окрестные пейзажи, опрятность аллей и благовидность зданий, осведомился учтиво о здравии многоуважаемого собеседника, супруги, деток (о существовании коих понятия не имел) и лишь потом, посетовав, как водится во все времена, на теперешнюю молодежь, приступил к главному (а директор с первой минуты догадался, для какой надобности явился полицейский чин).

— Сведения имеем, многоуважаемый Константин Александрович, — заговорил он уже с некоторой ноткой официальности, — что ваши, так позвольте обозначить, питомцы тут сходочку устроили, нелегальную литературу почитывают.

— Пустое, — ответствовал директор. — Люди и впрямь горячие, молодые, подвернулась ненароком прокламация какая-то, прочитали, поговорили — сколько голов, столько и умов — да и разошлись с миром. Я сам при том присутствовал.

Нет, его высокопревосходительство был себе не враг и сор из избы твердо решил не выносить.

— Ах, если вы самолично... Это меняет дело, — советник поулыбался. — И молодые, горячие, справедливо изволили заметить. Прошу извинить за беспокойство. Я, собственно, так, попутно к вам завернул, прогуливаясь в окрестностях.

Уже вставая, полицейский спросил:

— А, к слову, кто же на этой сходочке высказывался?

Это уж было слишком, и Рачинский мигом обратился в того, кем и был на самом деле, — в «полного» генерала.

— Милостивый государь, — молвил он, тоже вставая, но вставая не из вежливости, а ради возвышения над сыщиком. — Ми-лос-ти-вый го-су-дарь. Покорнейше прошу извинить, однако филером у вас не имею чести состоять и доносителем быть никак не намерен.

— Помилуй бог, ваше высокопревосходительство, не так меня изволили понять. Я ведь к слову, к слову‑с. Позвольте откланяться?

И Рачинский протянул руку, но к дверям не проводил.

А коллежский советник, миновав приемную, выругался в коридоре, — тоже, дескать, птица, генерал над двумя сотнями сопляков! — но по большому счету огорченным себя не признал. Фамилии ораторов у него имелись.

Выдал Виктор Прокофьев. Не за деньги, боже упаси. Из трусости: сам сдуру, красного словца ради, причислил себя к социал-демократам и тотчас испугался — донесут. И решил неведомого доносчика опередить. Поскольку, за исключением Бубнова, в крамольных мыслях и намерениях никого нельзя было обвинить, на заметку охранное отделение взяло двоих: Бубнова (за ним теперь глаз да глаз) и самого Прокофьева (вполне может пригодиться и впредь).

И заработала хорошо отлаженная, хорошо смазанная, всегда исправная канцелярская машина.

8

Записка из Иваново-Вознесенска была коротенькой, в ней сообщалось, что «Семен Семенович» выздоравливает, однако нервен, и весьма. Очень скучает о племяннике, вот почему приезд Андрея был бы желателен, и по возможности скорее. И, видимо, происходит нечто важное, коли его, Андрея, срочно требуют в Иваново-Вознесенск...

Переводных экзаменов было всего три, Андрей испросил позволения сдать экзамены тотчас же, не дожидаясь июньской сессии, две ночи не спал и за день с экзаменами разделался, чем и удивил, и порадовал господ профессоров. И тем же вечером, двадцать четвертого апреля, отбыл в Иваново-Вознесенск.

Глава пятая

1

Дома он провел часа три — окунулся в семейное тепло, папенька доброрасположен, пошучивал, угощал наливкой, маменька закармливала пирогами, сестры ахали, как ему студенческий мундир к лицу, — и удрал к Иовлевой.

Бабе Мокре, конечно, сообщил не без похвальбы, что вступил в партию, безоговорочный приверженец искряков, поведал о знакомстве с Бауманом.

А у нас, говорила Иовлева, хотя и удалось почти на всех фабриках возродить или создать заново партийные ячейки, но вот беда: в открытую действуют зубатовские агенты, всучивают рабочим брошюры со своим уставом, кое-кто на их удочку попадается. Надо срочно составить листовку, вывести зубатовцев на чистую воду, займись ты этим, Андрей, ты, вероятно, в Москве с зубатовщиной сталкивался, так ведь? Вот и хорошо, вот пока тебе первое поручение. И надо готовиться к маевке, провести ее организованно, повсеместно.

2

На улице раскланялись — Эмиль Людвигович Шлегель, главный иваново-вознесенский жандарм, и Андрей Бубнов, студент и член РСДРП, большевик. И не только раскланялись, а и потолковали возле афишной тумбы: в театре Демидова давали на этой неделе «Волки и овцы» Островского.