Навсегда

Валигуре помогало какое-то почти суеверное убеждение, что ему нужно держаться поближе к Степану, все делать, как Степан, и тогда все будет в порядке.

Степан шел опустив голову, глядя себе под ноги, чтоб не оступиться. Плечи ныли под тяжестью двух автоматов. Какая-то тревожная мысль мучила его уже некоторое время. Мало-помалу он сообразил, что ясно видит ноги идущего перед ним Генрикаса. Он встревоженно огляделся.

Все вокруг было освещено серым, бестеневым светом начавшегося рассвета. Справа, в отдалении, среди редких сосен, виднелись на холме серые постройки хутора.

— Картофельное поле! — с восторженным изумлением воскликнул Валигура.

Они остановились и торопливо стали выдергивать из рыхлой земли сочные кустики ботвы. Стоило лишь слегка тряхнуть кустик, и земля осыпалась, а на тонких веревочках корешков оставались целые гроздья картофелин. Кое-как счищая с них землю, все принялись распихивать их по карманам.

Генрикас, прожевывая сырую картошку, проговорил:

— Впереди лес, видите?..

Километрах в пяти неясно синела зубчатая полоска.

— Но ведь уже совсем светло, — напомнил Степан.

— Не дойдем, пожалуй, — сказал Валигура.

— А что же делать? Сесть на открытом месте и дожидаться?

— Все равно с хутора нас мог кто-нибудь увидеть.

— Пойдем, — неуверенно проговорил Степан. — Вдруг успеем? — Он качнулся, сделал самый трудный первый шаг, прислушиваясь, идет ли за ним Вязников. Вязников шел, и слышно было, как он хрустит сырой картошкой и потихоньку стонет, глотая. У него была прострелена шея, и горло распухало все сильнее.

Немного погодя Валигура догнал Степана и, сняв у него с плеча второй автомат, взвалил его себе на плечо, придерживая за ствол, точно ручку лопаты.

Слева в низине блестело озеро, справа тянулись вспаханные холмы с редкими соснами на вершинах, а они шли межами по открытому месту, медленно огибая один холм за другим, и им казалось, что теперь уж на них смотрят со всех сторон: с холмов, с островка на озере, подглядывают сзади и даже из-за деревьев того самого леса, некоторому они идут и все никак не могут дойти.

Наконец они выбрались на широкий луг. Лес был уже так близко, что можно было различить отдельные деревья.

В стороне на пригорке стоял поросший травой фундамент давно разбитой снарядами ветряной мельницы.

Степан приглядывался к нему еще издали: на худой конец, все-таки какое-то укрытие. Теперь, когда они поравнялись с мельницей, он шел, не спуская с нее глаз, и вдруг почувствовал, что оттуда за ним следят. Сначала это было только ощущение, но вскоре Степан разглядел чье-то лицо и глаза, нет, множество глаз многих людей, притаившихся за каменной стеной. Лица были какие-то серые, напряженные глаза следили с неотступным вниманием.

Степан незаметно перехватил поудобнее автомат и шепотом окликнул Генрикаса:

— Справа. Сразу не оборачивайся… Видишь? Прячутся.

— Вижу, конечно. Их там много. Что будем делать?

— Идем, как идем, пока нас не трогают. Черт их знает, что за люди.

— Притаились и молчат, — сказал Валигура. — И глаза у чертей поганые, как иголки.

Они прошли мимо мельницы, до последней минуты чувствуя на себе настороженные взгляды. Каждый всей спиной ощущал противный холодок, так и ожидая, что сзади раздадутся выстрелы. Это ощущение словно подхлестывало, и они дошли до леса, почти позабыв о смертельной усталости.

Войдя в чащу, они услышали оживленное стрекотанье, увидели двух рыженьких белок, которые, гоняясь друг за другом, взлетали по спирали на красный от утреннего солнца ствол старой сосны.

«Это что-то очень хорошее, связанное с чем-то родным, — смутно подумал Степан. — Надо это вспомнить… Была когда-то жизнь… играли белки. И еще что-то было самое главное…» Но в голове зашумело, поплыло, смешались какие-то голоса, и, так ничего и не вспомнив, он заснул, свалившись под куст.

Когда Генрикас разбудил его, было уж, вероятно, за полдень. Мелкий дождик шелестел по лесу.

— Идем скорее, — дергал его за рукав Генрикас. — Скорее…

Валигура безмятежно спал, а Вязников все так же, с отвращением, откусывал маленькими кусочками картошку, жевал и, морщась от боли, глотал.

Степан поднял с земли свой автомат. Вдвоем с Генрикасом они пошли к опушке и остановились в кустах, откуда как на ладони был виден просторный луг и разбитая мельница. Вытянувшись от самого берега озера, двигалась до вершины холма, к лесу, бесконечно длинная цепь солдат. Маленькие одинаковые фигурки с одинаковыми автоматами, издали казавшимися палочками, неторопливо и безостановочно шагали по берегу озера, по вспаханному полю, по желтой полосе пшеницы и по зеленому лугу. И, подойдя к мельнице, стали огибать ее с двух сторон.

Такие же маленькие серые фигурки вдруг выкатились из-за стенки фундамента и, рассыпаясь на ходу, побежали в сторону леса.

Они бежали, падали и оставались лежать, настигнутые глухо звучащими в сыром воздухе очередями автоматов.