Сонный Яша все сидел на своем топчане и никак не мог прочухать, что ему выпала огромная честь принять участие в репетиции величайшего события и ознаменовать собой победу над Германией. Наконец конюху растолковали его обязанности править телегой и держать знамя в руках. Яша сноровисто запряг коня, подсыпал сена в телегу и выехал за ворота. Тут оказалось, что красное знамя, которое было прибито к воротам конюшни, все истрепалось и выцвело на солнце, и теперь скорее напоминало о том, как бежали от немцев до самой Москвы, а вовсе не о великой победе.
Стали совещаться, поскольку без знамени парад – не парад. Один из укурков вернулся в конюшню, пошарил по углам и вынес оттуда косу, которой обычно подкашивали траву у забора.
– Вот, сойдет вместо знамени… и древко есть и как бы флаг. Пойдет для репетиции, – заявил этот болван.
Далеко за полночь репетиция парада выдвинулась от конюшни в деревню. Живописную группу представляли в порядке следования: лошадь, телега, на передовой части которой находился конюх Яков с косой вместо флага, за ним сидел командир-председатель в выцветшей плащ-палатке, сзади телеги восседали студенты-укурки, облаченные в противогазы и костюмы химической защиты.
Телега тяжко скрипела на колдобинах сельской дороги. По действующей классификации эта дорога, соединяющая Новые Оглобли с райцентром, относится к автомобильным дорогам необщего пользования. За 75 лет после войны дорогу так и не замостили твердым покрытием. В дождь она размокала и становилась проезжей только для тяжелой гусеничной техники, в жару пылила так, что облако ветром несло аж до самого Гомеля.
Преодолев дорогу, репетиция въехала на деревянный мост через речку. В темноте уже виднелась околица, кривые палки торчали в разные стороны из частокола. Кое-где сверху на колья были посажены простые деревенские горшки из глины. Было тихо. Деревня спала.
Авдеич достал из-под жопы гармонь, растянул меха и вжарил что мочи марш «Прощание славянки».
Акт восемнадцатый
Отгремел салютами праздник. Похолодало. Белой кистью гнется к земле черемуха. Ветер мечет по двору капли дождя и снегом ложатся на землю сбитые дождем лепестки. Небо закрыло серою пеленой. Не слышно птиц. После победного бала похмельем вернулась обычная жизнь взаперти карантина.
Ранним утром, когда Новые Оглобли еще спали, в деревню вошел неизвестный в пятнистом камуфляже. Его качало. Вышагивая, незнакомец широко расставлял ноги в сапогах, чтобы не опрокинуться в лужу и не утонуть. Упершись в зеленый пригорок, он попробовал сходу одолеть препятствие, но поскользнулся и съехал вниз к основанию. Став на четвереньки, неизвестный, как краб, полез на бугор, загребая всеми конечностями. Взобравшись наверх, он прилег отдохнуть и справить нужду.
Так его и нашли Женька с Авдеичем, когда вышли со двора, отправляясь на ферму. Перевернув неизвестного кверху лицом, друзья с удивлением опознали ветеринара, исчезнувшего на Пасху из палаты для душевнобольных Первосоветской больницы. Христофор Венедиктович был грязен, в дребезги пьян и, простите, обоссан.
Воскреснув на Пасху, ХВ как в землю провалился, хотя, по преданию, ждали его совсем в другом месте, в противоположном направлении. Растолкать ветеринара сразу не удалось. Он мычал, плевал в сторону Авдеича и пытался сапогом лягнуть Женю по яйцам. Пришлось волоком тащить его на двор, чтобы окатить ледяной водой из колодца. После купания Христофор Венедиктович на секунду открыл глаза, сплюнул воду, набежавшую в рот, и отчетливо произнес: «Радуетесь, долбоебы!». После чего глаза его померкли, и он выпал из нашей реальности.
Если читатель найдет здесь какие-то параллели с известным сюжетом от евангелиста Матфея, то спешу напомнить, что первыми словами Его были «Радуйтесь, братия!», а вовсе не грубая брань.
Внешний осмотр Христофора не выявил признаков телефона или других опознавательных знаков, документов и прочего. Хотя сомнения, что он не тот за кого себя выдает, еще оставались, ветеринара раздели и уложили спать на кушетке, а друзья стали решать, что делать дальше. Дело в том, что фельдшерский пункт в деревне давно сократили. Ветеринар оставался единственным дипломированным специалистом в Новых Оглоблях с некоторым представлением о физиологии. Христофор пользовал сельчан совместно с фауной, а также занимался родовспоможением людей и животных. Без лекаря в деревне было не обойтись.
Женя с Авдеичем склонились над Христофором, щупали пульс, светили в глаза фонариком.
– Нос вроде холодный, – отметил председатель, пальпируя ветеринара.
– Может его растереть, – предложил Женька. – Натрем его самогоном, смотришь и отойдет.
– Ага, – скептически кивнул председатель, – натрем хорошенько и поднесем спичку – тогда точно отойдет… будет бегать, как ошпаренный. Еще дом подпалит.
Друзья стали решать, как привести ветеринара в чувство. Неожиданно председатель вспомнил про армию.