Наваждение

Часто выезжали в город. Лизе, привыкшей за последние три недели едва ли не к шпионскому режиму поведения, это сначала показалось пугающим. Но потом, видя, что Дима совершенно спокоен и уверен, и она расслабилась. Они ездили в рестораны и в оперу (сюда больше по надобности, их пригласили знакомые Калиненко, и глупо было отказываться). А еще Лиза пользовалась теперь возможностью изучить новое место жительство. Тащила Диму гулять по старым мостовым, поражающим ее ощущением истории, которого не было в их, относительно новом индустриальном городе. Наслаждалась таки особым говором и манерой разговора местных, считала ступени. И просто шалела от моря, которое, казалось, окружало ее повсюду; от запаха, присущего лишь теплым южным регионам, пряного и соленого, немного рыбного, но это не отвращало, как ни странно. От лукавства и хитрости окружающих людей, но при этом - их небывалого юмора и добродушия. Не зря этот город давно получил ласковый эпитет “мама”. Было такое. И Лиза чувствовала, что эта “мама” приняла ее. Их обоих.

Хотела она и уговорить Диму поехать с ней к врачам на очередной осмотр. Чтобы он мог лично убедиться, что все идет хорошо. Правда, к ее удивлению, муж не особо и сопротивлялся. Даже наоборот: услышав о ее планах на следующий день, достаточно резко заявил, что тоже поедет. Его отношение к ее беременности менялось с каждым днем все сильнее. И пусть Дима не говорил ничего, Лиза это ощущала в прикосновениях, в шутках, обращенных не к ней, а к сыну в ее животе, в каких-то таких теплых взглядах, которыми теперь сопровождались замечания Димы об ее состоянии. Да, это все не являлось утверждением. Но Лиза и не нуждалась в словах там, где это касалось Калиненко. Он и в любви, как таковой, ей не признавался, не говорил тех самых слов. Однако она была совершенно уверена, что Дима ее любит. Он ей это показал. И его поступки значили куда больше всех признаний.

Во время этого визита в клинику они даже вместе попали на УЗИ. Врачи хотели убедиться, что все и правда протекает хорошо, а так же определиться с дальнейшей тактикой ведения ее беременности и родов, учитывая недавнее сотрясение у Лизы и ее состояние здоровья как следствие этого. После УЗИ Дима долго молчал, ничего ей не говоря. А доктор, наверное, помня свое общение с Калиненко по телефону, расстарался - включил объемный режим, звук сердцебиения, осмотрел ребенка едва не со всех возможных ракурсов, показывая это все и им. Лизу потрясло, хотя у нее уже опыт имелся, вроде бы. Но здесь - словно видео смотрела и вживую видела их ребенка: каждый пальчик, нос, улыбку. Только и того, что в золотисто-коричневом цвете, а так…

- У него твой нос, - не сумев сдержать какой-то ошеломленный смех, заявила она Диме, пока врач что-то измерял на экране.

Дима вздернул бровь и иронично скривил рот, показывая ей, что думает по этому поводу. И, будто специально, ребенок в этот момент, наверное, избегая датчика, который врач прижимал то к одной, то к другой стороне ее живота, скривил почти такую же гримасу.

Лиза не удержалась - рассмеялась в полный голос, искренне радуясь, что врач это все записывал, и Калиненко не сможет ничего отрицать теперь.

- Я Виталию покажу, он оценит, - шутливо пригрозила она мужу, который все еще умудрялся держать “ровное” и невозмутимое выражение на лице. - И мои слова подтвердит - сын уже твоя копия.

Дима и на это ничего не произнес. Но посмотрел на нее так… У Лизы самой слова пропали, и дыхание грудь расперло. С гордостью и теплом. Да! Он мог ничего ей не говорить. Ни слова! Но она знала, что Калиненко сейчас уже очень даже не против стать отцом этого, конкретного их “пацана\малого”. И испытывала невероятное счастье. Ясное дело, оно, счастье это, лезло на ее лицо бесстыже широкой улыбкой, которую нереально было скрыть. Да Лиза и не пыталась, а Дима ее не попрекал.

Но были и не особо хорошие моменты. Пацан, как Дима звал их сына, не желая принимать участия в эпопеи Лизы по выбору имени, оказался достаточно упрямым. Ну, точно в отца. И никак не желал принимать правильное положение, благоприятное для родов. И если в прошлый ее визит в клинику, врачи еще не обращали на это внимание, то сейчас становились все более решительны. По совокупности показаний, из-за того, что ребенок никак не желал “поднять свою попу” и повернуться правильно (Дима выразился иначе, серьезно ругая дите через ее живот, кстати), и сотрясение Лизы - они однозначно сошлись на кесаревом сечении.