Читаем Наваждение полностью

По правдѣ сказать, я даже не особенно изумился и вознегодовалъ, узнавъ, что многіе люди, которые имѣли полную возможность хоть немного узнать меня, такъ скоро измѣнили обо мнѣ свое мнѣніе. Я, конечно, не сталъ оправдываться и просто ушелъ отъ нихъ и не страдалъ отъ этого, такъ какъ они ничего свѣжаго не вносили въ мою жизнь.

Опять я продолжалъ служить, работать, заботиться, о сегодняшнемъ днѣ и не думать о завтрашнемъ.

Но, вѣдь, не могло-же такъ продолжаться до безконечности. Тоска начинала меня одолѣвать; я чувствовалъ все яснѣе, все мучительнѣе и мучительнѣе, что долженъ выйти изъ этой невозможной апатичной жизни. Однако, что-же было съ собой дѣлать? Что было придумывать? Въ такихъ обстоятельствахъ, вѣдь, ничего нельзя придумать, и все придуманное не поведетъ ни къ чему.

Ждать — но чего-же? Только двѣ встрѣчи могли меня встряхнуть, и обѣ эти встрѣчи были для меня невозможны. Лизы не было въ Петербургѣ, она жила съ матерью въ деревнѣ. А Зина… я, конечно, желалъ только одного: съ ней никогда не встрѣчаться. И, конечно, я былъ увѣренъ, что не допущу этой встрѣчи.

Иногда мнѣ начинало безумно хотѣться, чтобы Лиза пріѣхала въ Петербургъ, чтобъ я когда-нибудь снова ее увидѣть. Я говорилъ себѣ, что если она отъ меня не отвернется, если еще въ ней не умерло прежнее чувство, то она спасетъ меня, поставитъ на ноги, съ ея помощью я найду интересъ въ жизни и начну все снова. Но какъ-же я съ ней встрѣчусь? Развѣ я имѣю какое-нибудь право надѣяться на то, что она забудетъ старое? О, конечно, забудетъ; конечно, проститъ и опять вернется!..

И вотъ я съ ней встрѣтился. Это было почти ровно черезъ три года послѣ моей послѣдней разлуки съ Зиной. Это было весною, въ Петербургѣ, на улицѣ. Я возвращался домой со службы и замѣтилъ ее только тогда, когда она уже совсѣмъ была предо мною. Она очень мало измѣнилась, только прежній яркій румянецъ ея сдѣлался нѣсколько блѣднѣе, да глаза глубже и серьезнѣе смотрѣли. Она была еще лучше чѣмъ прежде. Этотъ серьезный взглядъ такъ шелъ къ ней.

Я вздрогнулъ, и не зналъ, что мнѣ дѣлать, имѣю-ли я право остановится или долженъ пройти. Она не дала мнѣ времени рѣшить этотъ вопросъ, она протянула мнѣ руку, и даже въ лицѣ ея я не замѣтилъ особеннаго смущенія; я видѣлъ только, что она откровенно и радостно смотрѣла на меня. Я жалъ ея руку, стараясь выразить въ этомъ пожатіи всю благодарность, которая наполняла меня.

— О, какъ я радъ, что вы не прошли мимо, — невольно прошепталъ я.

Она только качнула слегка головою.

«Пойдемте!» разслышалъ я и пошелъ рядомъ съ нею.

Я не зналъ про нее ничего въ послѣднее время. Можетъ быть, она замужемъ? Только нѣтъ, конечно, нѣтъ, потому что тогда-бы она не смотрѣла на меня такъ свѣтло и радостно, тогда-бы, можетъ быть, она не протянула мнѣ руку. И, дѣйствительно, оказалось, что она не замужемъ. Она сейчасъ-же сказала мнѣ, что недавно пріѣхала съ матерью изъ деревни, пробудетъ здѣсь недѣли три, посовѣтуются съ докторами, а затѣмъ, вѣроятно, отправятся куда-нибудь за границу, такъ какъ Софья Николаевна очень дурно себя чувствуетъ. Лиза говорила и разсказывала, и разспрашивала меня своимъ ровнымъ, спокойнымъ голосомъ, только я замѣтилъ, какъ румянецъ все ярче и ярче вспыхивалъ на щекахъ ея и какъ грудь ея высоко поднималась.

Я поспѣшилъ разсказать ей, что я одинъ въ Петербургѣ, далъ ей понять, что встрѣча съ нею для меня величайшее счастье. Она еще разъ быстро и глубоко взглянула на меня и кончила наконецъ тѣмъ, что просила сегодня-же вечеромъ придти къ нимъ.

Я съ ней простился и возвращался домой съ легкимъ сердцемъ, со счастливымъ сознаніемъ, что теперь мнѣ есть куда идти и что я знаю, зачѣмъ я пойду. Снова мнѣ вспомнились тѣ милые, беззаботные дни, то свѣтлое наше время въ деревнѣ. Я радостно отдавался этимъ воспоминаніямъ и радостно чувствовалъ, какъ съ каждою новою минутой вмѣстѣ съ ними возвращаются и мои прежнія чувства къ Лизѣ, какъ все милѣе и милѣе она мнѣ кажется. Я ужъ сгоралъ нетерпѣніемъ и, вынувъ часы, по-дѣтски разсчитывалъ сколько еще времени оставалось мнѣ до возможности къ нимъ отправиться.

<p>XII</p>

Въ такомъ настроеніи я вернулся въ свою квартиру и, отворивъ дверь кабинета, остановился съ невыразимымъ ужасомъ. Передъ моимъ письменнымъ столомъ сидѣла Зина.

Конечно, ничего безобразнѣе, ничего страшнѣе этого не могло со мной случиться. Ея посѣщеніе ужъ само по себѣ было невозможно и невыносимо, но то, что оно случилось именно въ этотъ день, въ эту самую минуту — могло довести до сумасшествія. Какая страшная судьба меня преслѣдуетъ! И развѣ не судьба это, развѣ это не демонъ, которому суждено разбивать мою жизнь всякій разъ, какъ она начинаетъ казаться мнѣ свѣтлою…

Какъ смѣла она придти ко мнѣ! Какъ смѣетъ она чего-нибудь ждать отъ меня!..

Я взглянулъ на нее съ ненавистью и негодованіемъ.

Она тоже, какъ и Лиза, мало измѣнилась, только, кажется, пополнѣла немного. Она обернулась ко мнѣ, поднялась съ кресла и глядѣла на меня въ смущеніи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза