Навь и Явь

– И односельчанок своих зовите: у нас есть и куда усадить, и чем угостить, – щедро предложила Лесияра.

– Ох, госпожа, ты ж, поди, для дружины да гостей своих обед готовила, – пришло вдруг в голову Крылинке. – И теперь всё это – нам! А Сёстры-то не обидятся?

– А их мы сюда позовём, – сказала княгиня. – Ежели ты стесняешься во дворец мой идти, так мы и здесь всё устроим не хуже. Какая разница, где? Было б куда сесть и что съесть!

Возвращавшиеся из Тихой Рощи жительницы Кузнечного с любопытством подтягивались к столам – сперва только поглядеть да разузнать, кто так широко гуляет, а заслышав приглашение, не отказывались присоединиться. Кто-то нёс из дому свои кушанья – и им нашлось место, ничего не пропало. Дарёне всё это напомнило её собственный девичник, только намного роскошнее и щедрее размахом: те же столы под открытым небом, куча народу и то же солнечное, солоновато-свежее касание ветра...

Рагна, умерив свои желания, от души угощала ягодами посаженных рядом детей: поставив перед ними миски, полные земляники с молоком, она вручила им ложки.

– Кушайте, родненькие, не оглядывайтесь!

Радятко, Мал, Ярослав, Любима, Ратибора, Рада и Злата – все уписывали собранные Младой в Тихой Роще ягоды так, что за ушами трещало, а Рагна стояла у них за спинами с умилённой улыбкой, скрестив на груди руки, и любовалась стройным рядком детских головок за столом – этакая дородная, сияющая матушка целой оравы ребят.

– Многовато что-то народу... Не по себе мне. – Млада обглодала румяную утиную ножку и бросила косточку под стол.

– Лада, ну ты чего скисла? – Дарёна пододвинула к ней блюдо с жареными перепелами. И добавила шутливо: – Тебе не угодишь! Государыня Лесияра так старалась, а ты всё недовольна...

– Да дело не в том, – поморщилась та. – Просто тишины хочется. Может, я в Тихой Роще к ней привыкла, а может, и всю жизнь любила. Не знаю. Всё это сборище... бьёт и по ушам, и по глазам, и по всем чувствам, словно меня повалили наземь и пинают ногами. Давай сбежим, а, Дарёнка? Захватим с собой пирог – и куда-нибудь в горы... Туда, где никого нет – только мы.

– Младунь, ну, как-то нехорошо получится, – колебалась Дарёна. – От гостей убегать?

– А по моему разумению – в самый раз. – Млада колюче поблёскивала глазами из-под сдвинутых в одну чёрную полоску бровей.

Дарёна была готова на всё, лишь бы сорвать мертвящее покрывало печали с души своей родной кошки. Тоска эта пускала свои тягучие отростки и ей в сердце, заставляя меркнуть солнечный свет и отравляя горьким ядом самый сладкий мёд – с этим следовало что-то делать. Дарёна уже высматривала на столе что-нибудь такое, что было бы удобно взять с собой, когда одна из Старших Сестёр спросила:

– А не здесь ли живёт та певица, от чьего голоса у навиев шла кровь из ушей?

Дарёна никогда не видела эту княжескую дружинницу в лицо и не знала её имени. Короткие льняные волосы этой кошки лоснились на солнце светлой шапочкой, а к коже почти не льнул загар, и оттого её длинная сильная шея приобрела кирпично-красный оттенок. Выпила она уже немало, и в её голубовато-стальных, острых и твёрдых, как прозрачные самоцветы, глазах тяжело плыла мутная хмельная завеса.

– Да, Власна, она живёт здесь, – ответила на её вопрос Лесияра, сидевшая за отдельным столом с Жданой и самыми приближёнными Сёстрами. И усмехнулась: – А ты хочешь, чтобы она и твои уши пощекотала?

– Хочу, государыня, – кивнула та. – Мечтаю.

– Так почему бы этой певице не выйти к нам и не исполнить что-нибудь? – поднимаясь из-за стола, сказала княгиня. – Просим!

– Просим, просим! – подхватили гости.

Тут настал черёд Дарёны морщиться: так некстати всё это было, не ко времени! Вместо того чтобы отвоёвывать Младу у злого зверя-тоски, ей предлагалось исполнять мечты хмельных дружинниц, пусть даже самых доблестных, уважаемых и близких к княгине. Поискав глазами Лагушу, она поманила её к себе. Та сидела через стол от них с Младой, напустив на себя праздный, скучающий вид, но на самом деле её взгляд ловким хорьком рыскал среди пирующих, задерживаясь на молодых и пригожих кошках.

– Подружка, спой вместо меня, а? – попросила Дарёна. – Не до того мне сейчас. Выручай!

Ни один мускул не дрогнул на гладком, сияющем броской, хищноватой красотой лице Лагуши, только глаза ожили и пронзительно, пристально блеснули.

– Отчего ж не спеть, – проговорила она. – Это мы завсегда с удовольствием.

– Я у тебя в долгу, – шепнула Дарёна с улыбкой.

– Меж нами не может быть никаких долгов – всё даром, подружка, – двинула бровью та, изящно-томным, подчёркнуто медлительным и ленивым движением поднимаясь с лавки.

Гибкой лебёдушкой выплыла она на свободное место между столами, покачивая длинными серёжками и блестя на солнце шелковистой косой; от одного взмаха её пушистых ресниц холостые кошки впадали в восторженно-глуповатую умильность и пускали слюни, от одного влекущего движения бедром степенные матери семейств неодобрительно качали головами, а от одной вспышки дерзких искорок в глубине больших прохладных глаз даже женатые кошки вздрагивали.