Навь и Явь

– Я повержена в прах тобою, а не войском твоей супруги, – молвила она с улыбкой. – Я потеряла всё – своих воинов, дочь-наследницу, свой дом. У меня ничего не осталось, на моих руках кандалы, но почему-то я чувствую себя как никогда свободной. Проиграть войну жителям Яви для меня позорно и горько, но отдать победу тебе – нет. Если твоя рука занесёт надо мной карающий меч, я покорно и спокойно склоню под него голову. Принять поражение и смерть от тебя – награда, а не наказание.

Когда эхо последнего слова смолкло под сводами Престольной палаты, настала звонкая, чистая и какая-то грустно-солнечная тишина, хотя за окнами чернела ночь. В тёмных, бархатно-мягких глазах Жданы растаял колючий ледок, и она сама шагнула к коленопреклонённой Дамрад, пренебрегая предостерегающим движением супруги.

– Встань, прошу тебя, – лаская слух владычицы, прожурчал её голос.

– Нет, моя победительница, прости, но я останусь на коленях, – ответила Дамрад. – Это единственный способ, коим я могу выразить своё преклонение и почтение. Касаться тебя я не смею.

Стражницы преградили Ждане путь, не позволяя ей подойти к Дамрад ближе, чем на расстояние в три шага, и она грустно отступила, устремляя взгляд на Лесияру.

– Прошу, пощади её, – проговорила она с тихой, нежной мольбой в голосе. – Пусть ей сохранят жизнь.

– Всем сдавшимся навиям жизнь будет сохранена, – заверила её княгиня. – Дамрад признала поражение, и у нас нет причин проявлять излишнюю жестокость и мстительность.

Ждана кивнула, спрятав взор под поникшими ресницами, а потом согрела Дамрад весенним теплом легчайшей, едва заметной улыбки:

– Я не держу на тебя зла.

– Твоя душа для меня непостижима, – проронила владычица Длани. – Но благодарю тебя за эти слова. Они останутся со мной до конца.

*

Снег сходил быстро, и обнажалась тёмная, влажная грудь земли, местами покрытая соломенно-рыжеватой стернёй прошлогодней травы, сквозь которую уже начинала кое-где пробиваться молоденькая зелёная травка. В низинах стояла талая вода, а бугорки уже начали подсыхать под щедрым, ярким солнцем. Лесияра прогуливалась под руку с Жданой по саду, нежась в янтарном тепле взгляда любимой женщины.

– Ты не утомилась, лада? – спросила та, с ласковой заботой заглядывая княгине в глаза.

Рана давно затянулась, не обезвреженной волшбы в груди не осталось, но изредка сердце при вдохе словно пронзала тонкая, острая игла, а ночами оно порой отзывалось глухой, ноющей болью. Впрочем, на такие пустяки Лесияра не обращала внимания, а когда Любима спрашивала, наматывая на пальчики её серебристые пряди: «Что с твоими волосами, матушка? Почему они так быстро стали белыми?» – княгиня отвечала с улыбкой: «Просто зима нынче очень суровая выдалась, счастье моё. Дохнула она на меня – вот я и поседела».

– Денёк сегодня славный, любовь моя, – проговорила Лесияра, склоняясь к губам Жданы и с нежностью завладевая ими в поцелуе.

Прекрасный весенний день перетёк в тихий вечер, когда княгине доложили, что её внимания добиваются несколько женщин-навий. Лесияра велела проводить их в Престольную палату, надела торжественное облачение для приёмов и предстала перед посетительницами. Посольство насчитывало около дюжины рослых, стройных, молодо выглядящих жительниц Нави; слово взяла красивая обладательница длинного золотого плаща волос и светлых, морозно-голубых глаз, показавшаяся княгине грустной и задумчивой.

– Государыня! Мы пришли не от имени воинов, а от мирных переселенцев из Нави. Навь гибнет, и мы мечтали, чтобы Явь стала нашим новым домом. Мы хотим умереть здесь. Наша судьба в твоих руках, госпожа. Мы готовы работать, восстанавливая разрушенное, дабы искупить вину нашего народа перед вами. Среди нас есть зодчие, и мы приложим все наши умения, чтобы отстроить то, что разрушила война.

Говорила она с лёгкой, льдисто-ломкой тенью иноземного произношения, но бегло и правильно. Лесияра невольно залюбовалась её стройной, светлой, берёзовой статью и льняным отливом распущенных волос.

– Как твоё имя, навья? – спросила она.

– Меня зовут Олириэн, госпожа, – с поклоном ответила та. – Я – зодчий, в Нави я возводила постройки. Мой опыт работы велик, и я могу предложить свои услуги в восстановлении Зимграда, разрушенного нашей повелительницей Дамрад.

– И сколько же вас, желающих остаться? – осведомилась княгиня.

– Около трёх тысяч, государыня. Мы не имеем зловредных намерений, просто хотим жить и работать.

Взор княгини задумчиво скользил по точёным, исполненным достоинства и сдержанной, прохладной красоты лицам навий. Ни злобы, ни враждебности не таилось в них, и, наверное, со стороны этих трёх тысяч было весьма мудро послать на переговоры именно их – изящных, тонких, вкрадчиво-проникновенных.

– У меня к тебе ещё одна просьба, госпожа, – сказала Олириэн. – После того как Зимград будет восстановлен, я бы хотела построить город в Белых горах. Это моя личная мечта, и если ты позволишь ей сбыться, моё земное предназначение будет исполнено.