Научиться быть ведьмой

Ника чуть не выругалась от досады. Вот так просто, слегка подтрунив сибиряков, отцу Никиты удалось заставить её забыть о том, что она сегодня паинька, и вспылить. И хотя Ника сама уже собиралась свернуть спектакль, всё-таки сделать это планировала как-нибудь поэффектней.

— Вероника, — Арнольд Венедиктович перестал смеяться. Его голос стал серьёзным и даже немного грустным. — Я рад, что мы с тобой остались наедине. Давно хотел с тобой поговорить.

От этой его серьёзности у Ники мурашки по телу пробежали. Почему-то она не сомневалась, что для неё разговор не предвещает ничего хорошего.

— Я вижу, что ты умная девушка, Вероника, а, значит, поймёшь меня.

— Да, я достаточно умна, чтобы понять — сейчас Вы будете доказывать, что мы с Никитой не подходим друг другу, — выпалила Вероника. — Угадала?!

— Почти, — грустно вздохнул Арнольд Венедиктович.

— Чем же я Вам не угодила? Почему я Вам так не нравлюсь?

— Напротив, ты мне очень нравишься. Я прекрасно понимаю Никиту, почему его выбор пал на тебя. Ты красива. У тебя сильный решительный характер, но…

— Но Юля Вам нравится больше, — подсказала Ника.

— Не совсем. Понимаешь, Вероника, если бы не одно но, я бы не желал своему сыну лучшей спутницы, чем ты. Но у Юли действительно есть одно качество, которого нет у тебя. И это заставляет меня приложить все усилия, иногда даже действовать неэтично, чтобы Никита с Юлей стали парой.

Вероника почувствовала, как слова Арнольда Венедиктовича, звучащие очень искренне, капают в душу, словно серная кислота, разъедая её. Они были пропитаны какой-то безысходностью. Она почувствовала, что узнает сейчас о чём-то противно неотвратимом, о чём-то таком, о чём не хочет знать.

— Ты, наверно, заметила, что Никита талантлив. У него просто выдающиеся уникальные способности к магии, которые начали проявляться ещё с младенчества. А знаешь почему? Наша семья является носителем редчайшего гена. Он передаётся из поколения в поколение. И дети Никиты, мои внуки, тоже его унаследуют.

— Вы к чему клоните? Если у нас с Никитой зайдёт настолько далеко, что мы поженимся, то я не смогу правильно воспитать наших талантливых детей?

— Нет. Никаких талантливых детей не будет.

— Почему? Вы же сами сказали, что дети Никиты унаследуют этот уникальный ген.

— Унаследовать-то — унаследуют. Но талант к магии не проявится никогда, он будет дремать всю жизнь. У тебя что было по биологии? Помнишь, что такое рецессивный признак?

— Помню, он проявляется только тогда, когда ребёнок получает соответствующий ген и от отца, и от матери.

— Правильно. То есть ваши гипотетические с Никитой дети будут обычными, понимаешь?

— Понимаю. Но не вижу никакой трагедии, — слегка вздёрнув подбородок, дерзко ответила Вероника.

Арнольд Венедиктович мягко улыбнулся:

— В этом прекрасном платье и с этой строгой причёской ты так напоминаешь мне маму Никиты в молодости. Мне, правда, очень жаль, что приходится просить тебя избегать серьёзных отношений с Никитой.

— С чего Вы взяли, что я Вас послушаю?!

— Потому, что он тебе дорог, и ты не станешь делать его несчастным. Ты не представляешь, Вероника, как важно для мужчины-мага воспитать достойного преемника. — Арнольд Венедиктович в задумчивости прищурил глаза и продолжил. — Знаешь, пока мужчина молод, он и думать не хочет ни про каких детей. На первом плане — любимая женщина, карьера, друзья. Но наступает такой период в жизни, когда он начинает задумываться о преемниках, о продолжении рода — страстно желать передать свои знания, частичку себя своему ребёнку. Наступит такое время и для Никиты. Что он будет чувствовать, глядя на сына или дочь, не обладающих ничем выдающимся? Конечно, он воспитан хорошо, будет сдерживаться, но в глубине души будет страдать, будет очень несчастен, что не может передать малышам свои способности. И дети, невольно ощущая, что не оправдывают надежд отца, тоже вырастут несчастными. Боюсь и ты, Вероника, видя, как страдают твои самые близкие люди, тоже будешь несчастна. Подумай об этом.

Арнольд Венедиктович замолчал и Вероника молчала. Она была ошеломлена. Слова отца Никиты, которые вся её сущность сопротивлялась осмысливать, тем не менее, легко доходили до сознания, врезались в него отвратительной болезненной невыносимой мыслью — он прав.

Никита, выскочив из кафе, увидел, что Юля стоит недалеко от входа, сложившись пополам. Её рвало. Её просто выворачивало наизнанку. Он подскочил к сестре и, накинув на плечи пальто, взволнованно спросил:

— Так это не спектакль? Эля, малышка, тебе действительно плохо?

— Ой, Никит, не то слово, — простонала Юля. — Как увидела тот бекон…

Новый приступ рвоты заставил её опять сложиться пополам.

— Ой, лучше бы я про него не вспоминала.

— Ты чем-то отравилась. Что сегодня на обед ела?

— Да ничего я не ела! Есть не хотелось…

— А на завтрак?

— Не помню. Кажется, тоже ничего.

— Так, надо тебя к врачу.

— Нет, просто отлежаться, — вяло отмахнулась Юля. — Проводи меня в общагу.

Никита, дождавшись, когда приступы немного утихли, аккуратно обнял сестру за плечи и повёл в сторону женского общежития.