Насвистывая в темноте

Сотни детей, и велосипедов, и собак с ленточками, и детских колясок густо усыпали широкие зеленые луга вдоль берегов Медовой протоки. Воздушные шары на деревьях и повсюду скамеечки для пикников, застланные бумажными скатертями тех же цветов, что и флажки, которыми размахивали все кругом. День выдался самым жарким за нынешнее лето, и все благодарили Бога за тень. Четвертого всегда бывало жарко, уж на это можно положиться. Но сегодня даже жарче обычного.

Из репродукторов гремели братья Эверли, старавшиеся разбудить Малышку Сьюзи[12], пока их не прервал кто-то сказавший: «Все дети до двенадцати лет, подойдите к дубу, обвязанному красной лентой». Тру вскочила с травы, крикнув: «Деньги сначала, шоу потом, если готовы — ну-ка, бегом!»[13]

Я не отставала от сестры, пока мы пробивались сквозь толпу детей постарше, одним из которых оказался Жирняй Эл Молинари, который, не иначе, выжидал случая угнать чей-нибудь велик, стоит хозяину отлучиться в туалет.

Жирняй Эл ткнул пальцем в корону:

— Кем это ты вырядилась, О’Мэлли? Телевышкой, жрущей мороженце? — Его маслянистые глазки таращились из-под клочковатых черных бровей. — А я тебя искал.

— Да ну? — поразилась Тру. — И зачем я понадобилась придурку со спагетти вместо мозгов?

На руках Жирняя Эла напряглись мощные мускулы. Он и его братья обожали качать железо в гараже, сидя на скамейке под календарем с фоткой Бетти Грейбл.

— Как ты меня назвала, ирлашка сопливая?

Тру улыбнулась еще шире, хоть зубы пересчитывай.

— Ты меня слышал. У тебя что, уши такие же инвалидные, как и нога?

Жирняй Эл оторвался от дерева, подошел поближе:

— Красивый велик.

— Даже не мечтай угнать мой велик, — фыркнула Тру. — И если ты еще хоть раз погонишься за моей сестрой, я…

В репродукторе заскрежетал прежний голос: «Последняя возможность для тех, кому меньше двенадцати, принять участие в конкурсе украшения велосипедов. Ждем вас у дуба с красной лентой».

— Дай проехать, макаронник, — сказала Тру, пытаясь обогнуть Жирняя Эла. Тот стоял, зажав коленями переднее колесо ее велосипеда.

И затем — с быстротой молнии — Жирняй Эл вытащил из заднего кармана выкидной ножик и одной рукой срезал все белые бумажные цветы с руля «швинна», а второй сорвал с моей сестры корону. И со смехом захромал прочь, сминая в ладони блескучую фольгу.

«Последний шанс для тех, кому еще нет двенадцати», — напомнил голос.

Случись это все с кем-то другим — со мной, например, — я уж точно разревелась бы, да так, что сорвала бы горло. Но только не моя сестра, не Юный Трубач! Она лишь смотрела вслед Жирняю Элу, но если б взгляды могли убивать, Жирняй Эл упал бы сейчас бездыханным, как дверная ручка.

А затем, прямо ниоткуда, возник Расмуссен с лентой через футболку, гласящей: «СУДЬЯ». Похоже, он всегда готов выскочить из-за угла, чем бы мы ни занимались.

— Доброе утро, девчата, — поздоровался он. Без полицейской формы Расмуссен казался совсем другим человеком. От прочих жителей округи и не отличишь. — Поспеши-ка, Тру, конкурс вот-вот начнется.

Вынул из кармана моток скотча, быстренько поднял с земли бумажные цветы и прилепил их обратно на руль велосипеда.

Тру покатила велик мимо него прямо к дубу. Она забыла сказать Расмуссену спасибо, потому что — я-то знаю — уже вовсю планировала, как найдет Жирняя Эла и сотворит с ним что-то жуткое-прежуткое. По лицу моей сестры гуляло то самое диковатое выражение «ищу приключений на свою голову».

Расмуссен улыбнулся мне сверху и спросил:

— Ты в порядке? Отошла после вчерашнего?

Я молча кивнула.

— Рад это слышать, — сказал он и, помахивая своей папочкой с бумажками на зажиме, двинулся к толпе матерей с разукрашенными детскими колясками.

Такая жалость, что Расмуссену нравится убивать и насиловать девочек, потому что вообще-то он вполне симпатичный. Вот почему Джуни и Сара пошли с ним! Я знаю из кино: когда совершено преступление, виноват всегда тот, кого никто не подозревает. Хотя бы дворецкий Дживс[14], который с виду невинен, как яйцо.

Запахи хот-догов, и гамбургеров, и итальянских колбасок, и немецких сарделек уже витали в воздухе, хотя утро только начиналось. После забега в мешках мы с Тру собирались слопать столько всякой всячины, что домой нас пришлось бы катить на салазках. Прямо как верблюды, мы смогли бы несколько дней обходиться без пищи, а потом, в четверг вечером, Вилли приглашал нас поужинать с ним, и его мамой, и офицером Риорданом, которому я подумывала все-таки рассказать про Расмуссена. Если момент выдастся подходящий.

Участвовать в велосипедном конкурсе пожелали тридцать с лишним ребят, но с первого взгляда всякому было ясно, что в забеге, точно как и в прошлом году, вперед вырвались всего две лошадки. Тру улыбалась судье, которым оказался отец Мэри Браун. Думаю, поскольку зоосад совсем рядом или поскольку он не кормил Сэмпсона прямо сейчас, его попросили забежать на праздник и выбрать победителя в велосипедном конкурсе.