Настроение: со льдом!

И после этого мне нужно было переступить порог родительской квартиры, и, наверное, делать вид, что всё хорошо, что я ничуть не сбита с толка, не расстроена, не чувствую себя преданной, а наоборот, всех на свете люблю. Мне нужно было поступить, как Ляля. Верить в лучшее. А перед глазами туман и в голове полная сумятица. Я поднималась по лестнице на третий этаж, и раза три за это время обернулась на Виталика, который шёл за мной следом. Оборачивалась на него, будто ждала, что вот сейчас я пойму, что всё мною услышанное – это не более, чем неудачная шутка. О какой свадьбе речь? О какой любви? О каком «нельзя волноваться»? Это же Ляля. Ляля, которая, по моим понятиям, ещё долго, если не всю жизнь, будет оставаться наивным, восторженным ребёнком. А Виталик – мой Виталик! – идёт за мной с вымученным видом, напряжённый и виноватый, и пытается объяснить мне, что он этого ребёнка, эту девочку любит и боготворит. Как женщину.

– Смотрите, кого я встретил! – объявил он от порога. Моим же родителям объявил о моём приезде, будто я здесь чужая. И я, словно и правда чужая, остановилась в прихожей, понимая, что больше не могу и шага сделать. Что моё тело отяжелело и стало неповоротливым, и, если колени сейчас подогнутся, я рухну на пол и тогда точно завою от отчаяния и бессилия.

– Тома, ты приехала! Как замечательно! Мы тебя вечером ждали, к ужину. – Мама выглянула из кухни, руки у неё были в муке. Она глянула на меня совершенно спокойно, без всякого намёка на беспокойство или неловкость. Даже улыбнулась, и позвала: – Ляля, Тома приехала!

Я смотрела на мать в упор, ожидая от неё чего-то, хоть какой-то эмоции, что она понимает, насколько я разбита и ошарашена, но мама улыбалась и рассказывала о рыбном пироге по новому рецепту, который взялась печь.

– Ты же любишь рыбу, – сказала она мне. – Я решила тебя побаловать.

Я с трудом сглотнула. Ощущение, что гланды в момент распухли и сдавили горло.

Ляля вышла из комнаты, увидела нас с Виталиком в коридоре, и в первое мгновение замерла в нерешительности. Переглядывалась с женихом, я отлично это видела, смотрела на сестру и глаз не могла оторвать от её лица. Такого прекрасного, такого юного, такого знакомого до каждой черточки. В тот момент я, наверное, впервые подумала о том, что ненавижу её. Ненавижу всей душой, именно за её чистоту, за ту наивную бездушность, с которой она отобрала у меня человека, которым я так дорожила. Присутствие которого в своей жизни так ценила. А Ляльке снова всё досталось просто так, за безумно красивые глаза.

– Я пойду, – услышала я за своей спиной голос Виталика, – я в магазин собирался. Я быстро вернусь, – добавил он, судя по всему, для Ляли, которая продолжала стоять передо мной и несмело переминаться с ноги на ногу. Я услышала звук щёлкнувшего замка, ручка повернулась с небольшим скрежетом, а спустя секунду входная дверь мягко закрылась.

– Тома…

Голос Ляли прозвучал чуть слышно и умоляюще. Я продолжала стоять, оцепеневшая, посреди прихожей, если честно, не зная, что делать, а сестра подошла, вглядывалась в моё лицо, после чего обняла. Приподнялась на цыпочки, обхватила руками мои плечи и прижалась, по крайней мере, попыталась. И зашептала мне на ухо:

– Томочка, Томочка, прости меня. Я ужасная, я предательница, я знаю. Но я так его люблю. Прости нас, пожалуйста. Ты ведь простишь, правда?

Я молчала. Просто не могла ничего сказать. Мне казалось, что если я произнесу хоть слово, если найду это слово для сестры, для Виталика, для родителей, у которых, судя по всему, всё хорошо, то пути назад для меня уже не будет.

Мама снова из кухни выглянула, увидела нас с Лялей, стоявших в обнимку, точнее, то, что она висла у меня на шее, и улыбнулась. Едва ли не руками в умилении всплеснула.

– Соскучились? Тома, тебе нужно приезжать чаще, а не раз в три месяца. Ляля без конца о тебе говорит.

Я, наконец, смогла сделать вдох, и будто ожила в этот момент. По крайней мере, в голове, как мне показалось, что-то лопнуло. Взорвалось, и перед глазами встал туман. Я поняла, что я переполнилась злостью, до краёв. Поторопилась сделать шаг назад, и Ляле пришлось опустить руки.

– Я поеду к бабушке, – сообщила я, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

– Томочка, ты злишься?

– Она не злится, Ляля, – успокоила сестру мама, прежде чем я успела что-то сказать. – Она просто устала с дороги, и Томе, правда, лучше поехать к бабушке. Зачем столько людей в доме. Мы завтра встретимся и всё обсудим. Правда, Тамара?

Я лишь кивнула, развернулась и буквально выбежала за дверь. Почувствовала огромное облегчение, оказавшись в подъезде.

Странно, но я даже не плакала. На дорогу за город, до бабушкиного дома, у меня ушло больше часа. Я будто оглушённая садилась и выходила из автобуса, ждала следующего на остановке, потом сидела, прижавшись виском к холодному стеклу, и, кажется, даже ни о чем не думала. И только когда увидела бабушку, разрыдалась. Только помню, как спрашивала ту раз за разом:

– За что? За что так со мной?