Настроение: со льдом!

Ответа ни у кого не было. Бабушка могла лишь жалеть меня, гладить по голове и обещать, что всё наладится. Однажды всё обязательно наладится. Весьма расплывчатое, неопределённое обещание.

Вечером приехали родители. Одни, без Ляли. Я сидела в саду и слышала их голоса, как они разговаривали с бабушкой. Та негодовала, называла дочь и зятя бездушными, а мама с ней, кажется, спорила. Папа, как всегда, предпочёл отмолчаться. Мне не хотелось с ними разговаривать. Мне даже не было интересно, что за разговор ведётся на кухне. Я и без того всё знала. А позже мама вышла ко мне в сад, одна. Прошла к беседке, в которой я сидела, и присела рядом. Начать разговор не торопилась, разглядывала что-то вокруг, но на меня не смотрела. То ли желания не имела объясняться, то ли смелости не хватало. Я тоже молчала. О чем я могла ей поведать? О своих обидах? Вряд ли ей было интересно. Что она вскоре и подтвердила своими первыми словами:

– Ты должна понять, – сказала она.

Я повернула голову, посмотрела на неё.

– Что я должна понять?

– То, что от тебя уже ничего не зависит. Никто не виноват, Тома, что так случилось. Они любят друг друга. И это ты должна понять.

Я сжала руку в кулак, смотрела в сторону и глотала слёзы обиды. Но сжимание кулаков не помогло, и я всё же высказала маме то, что клокотало у меня внутри.

– Почему я опять должна что-то понимать? А кто поймёт меня? – Я повернулась к матери и с претензией проговорила: – Неужели ты не могла меня предупредить? Ты же звонила, рассказывала о свадьбе! И не могла меня предупредить, чтобы я не упала в обморок, когда узнала всё на пороге квартиры!

Мама недовольно поджала губы, вскинула подбородок, отгораживаясь от моих обвинений. И только сухо попросила:

– Не кричи, пожалуйста.

– А я хочу кричать, – воспротивилась я. – Хочу кричать. Потому что у меня отобрали то, что было моим, что я любила и в чём нуждалась!

– Ты говоришь совершеннейшие глупости, – укорила меня мама, не повышая голоса. – Нельзя отобрать то, что тебе не принадлежит. Разве у Виталика нет права голоса, и он не может сам сделать выбор? Он его сделал, он очень переживал, мы все это прекрасно видели. Как он мучился. Но он пришёл к Ляле и к нам, и честно сказал, что любит её. Что я должна была делать? Зная, что у вас с ним всё равно ничего не выйдет? Тома, – в мамином голосе проявилось участие, по крайней мере, попыталось пробиться наружу, – я знаю, что тебе больно и обидно, но никто не виноват в том, что всё так сложилось. А Ляля…

– Ляля – ребёнок, – перебила я её. – И ей надо учиться и пытаться жить самостоятельно, а не выскакивать замуж за первого, кто её догадался поцеловать. Тебе так не кажется?

Мама отвернулась, недовольная моими словами и тоном. Помолчала, после чего проговорила:

– Для этого уже поздно. Или ты думаешь, мы с отцом сильно обрадовались, когда всё вскрылось? Они почти два месяца тайком встречались. Как оказалось, Виталик уже некоторое время здесь, квартиру снимает. Ты же тоже не рассказала, что вы с ним расстались.

– Потому что мы не расставались, – разозлилась я. – Он говорил мне, что ездит к родителям. А ездил к ней. К нашему невинному ангелочку!..

– Тома!

– Что? Я имею право злиться!

Мама аккуратно выдохнула.

– Может быть, и имеешь. Это самое право. Вот только сделать уже ничего не можешь. Ты должна отпустить, и его, и ситуацию. А если не можешь, возвращайся в Москву. Конечно, мы все расстроимся, Ляля особенно, но лучше не мучай ни себя, никого другого.

Я снова от неё отвернулась, сидела, обхватив себя руками за плечи и тряслась, от бессильной злости меня бил озноб. А мама вдруг коснулась моего плеча рукой. Погладила и позвала:

– Тома, это просто был не твой мужчина. Такое бывает. Ты обязательно встретишь своё счастье.

Она повторяла бабушкины слова, но маме мне хотелось сказать совсем другое. Сказать, что дело совсем не в мужчине. Мужчин, на самом деле, в моей жизни ещё будет много. Или немного, но они, наверняка, будут, а вот семья у меня одна. И моя семья в очередной раз просит меня подвинуться и не задавать лишних вопросов. Просто улыбаться.