Настоящая королева

Хесперо отмахнулся от него, поскольку Хелм был не одинок в своем заблуждении. Здание возвели, чтобы оно производило неизгладимое впечатление, и так и было, но на самом деле оно являлось всего лишь символом. Настоящие святыни находились под красным мрамором и древним фундаментом. Он чувствовал их присутствие явственно, как никогда ранее, касаясь ногами камня: могущественную, ужасную силу, от которой по его костям проходил огонь, а плоть начинала таять. Во рту стоял привкус пепла и разложения.

А Хелм ничего этого не чувствовал, не так ли? Смерть пришла не с ним.

Они спустились в ризницу, но, прежде чем они добрались до главного нефа, их проводник провел их в боковой коридор и оттуда вверх по лестнице в молитвенные залы, где стояли пюпитры для письма и витал запах свинца, затем они завернули за угол и миновали небольшой сакриториум. Он похолодел, когда он понял, что они направляются в личные апартаменты Фратекса Призмо, но не самым коротким путем.

— Здесь никого нет, — прошептал брат Хелм. Значит, он тоже это заметил. — Все коридоры пусты.

— И очень тихо, — добавил сэр Элдон.

Проводник даже не оглянулся, хотя наверняка слышал их. Впрочем, это не имело никакого значения.

Хесперо бывал в этой части Каилло всего один раз, очень давно, когда Фратексом Призмо был Ниро Пихатур.

Он решил, что знает, куда их ведут.

Они пришли в комнату ромбовидной формы, судя по всему, часовню леди Ласы; ее крылатая статуя, осененная венком, стояла в дальнем конце, улыбаясь им понимающей улыбкой. Однако сейчас вместо прихожан часовню заполнили монахи Мамреса. Они были вооружены, но не церемониальным оружием. Во главе замер человек в темно-синем одеянии и черной треугольной шапке, отдаленно похожей на корону.

— Брат Милтон, — сказал Хесперо и слегка поклонился.

— Теперь я трибицерий, — поправил его священник.

— Да, я вижу твою митру, — проговорил Хесперо. — Но вы остаетесь братом, как и все мы.

Милтон мягко улыбнулся. Глаза навыкате и узкое лицо, по мнению Хесперо, делали его похожим на грызуна. Митра нисколько не меняла этого впечатления.

— Вам завяжут глаза, всем, — сказал Милтон.

— Разумеется, — ответил Хесперо.

Во мраке, когда монахи завязали ему глаза, Хесперо почувствовал, что пол у него под ногами стал еще тоньше, а сердце прыгало в груди, словно отчаянно хотело разорваться на куски.

Кто-то твердо взял его за руку.

— Спускайтесь, — шепнул незнакомый голос.

Он сделал один, второй, третий шаг вниз. В конце концов, он насчитал восемьдесят четыре ступеньки, как и в прошлый раз. Затем они несколько раз поворачивали, вдыхая застоявшийся воздух подземелья, потом их остановили и сняли с лиц повязки.

«Возможно, они собираются нас убить, — подумала какая-то совсем маленькая часть Хесперо, пока его глаза привыкали к новой обстановке. — Но тогда зачем завязывать нам глаза, если нам не суждено отсюда выйти?»

Однако другая часть его существа понимала, что это глупые мысли. Таков ритуал, любой разумный, внимательный человек — и, конечно же, любой посвященный в культ Декмануса — сумеет найти отсюда дорогу, даже с завязанными глазами. Только посвященным и тем, кому суждено стать жертвоприношением, разрешен вход в подземелье, в истинный Каилло Ваилламо.

Он начал различать детали в мерцающем свете факелов, закрепленных на стенах. Комната была вырублена в живой скале, на которой построили храм, и его природный песочный цвет казался оранжевым в свете факелов. Ряды полукруглых скамеек поднимались амфитеатром, но все были пусты, если не считать трех мест, возвышавшихся в последнем ряду, и трона за ними. Два из них были заняты другими трибицерии, а в следующее мгновение Милтон занял третье место.

Разумеется, на троне сидел Фратекс Призмо.

— Где мы? — спросил брат Хелм.

— Совет по спорным вопросам Хиероваси, — ответил Хесперо.

Неожиданно громко заговорил Фратекс Призмо:

Commenumus

Pispis post oraumus

Ehtrad ezois verus Taces est.

— Izicdeivumus, — хором ответили все остальные, и Хесперо с удивлением обнаружил, что присоединился к ним.

Ну, он уже довольно долго служит Церкви. И многое делает непроизвольно.

Однако Ниро Фабуле был священником дольше Хесперо. Фра-тексу Призмо уже около восьмидесяти, волосы, спадавшие из-под черно-золотой короны, давно поседели, а глаза, когда-то голубые, выцвели до льдисто-серого цвета. У него был вителлианский нос с горбинкой, а на обвислой левой щеке подергивалась жилка.

— Итак, — проговорил Фабуло с едва заметным вздохом, — ты меня удивляешь, Хесперо.

— В каком смысле, ваша милость?

— Ты явился сюда, несмотря на совершенные тобой преступления. Я думал, мне придется притащить тебя силой.

— В таком случае, вы плохо меня знаете, — ответил Хесперо.

— Не наглей, — рявкнул Фабуло и откинулся на спинку кресла. — Мне не суждено понять, что увидел в тебе Ниро Луцио, никогда. Я знаю, что вы вместе принесли обеты, но это было тридцать лет назад.

— Я не понимаю, на что вы намекаете, — сказал Хесперо.