Настанет день

Они посидели, помолчали; Джо болтал ногами. Уличный торговец остановил свою телегу у тротуара. Слез, устало сопя, поднял лошади ногу. Лошадь фыркала и подрагивала, отгоняя мух; торговец успокаивал ее, вытаскивая камешек из подковы, а потом опустил ее ногу, погладил ей ухо и что-то в него прошептал. Она еще пофыркала, пока тот снова забирался на телегу; глаза у лошади были темные и сонные. Седок негромко свистнул, и она снова зацокала по улице. Когда она, двинув боками, уронила на мостовую огромную навозную бомбу и гордо вскинула голову, Джо почувствовал, что по лицу у него расползается улыбка, которую он и сам бы не смог объяснить.

Дэнни, тоже смотревший вслед лошади, произнес:

— Черт. Размером со шляпу.

— С хлебную корзину, — заметил Джо.

— Пожалуй, ты прав, — ответил Дэнни, и оба расхохотались.

Они сидели, и небо за доходными домами, стоявшими вдоль канала Форт-Пойнт, багровело, в воздухе висели запахи моря, и вонь от Американской сахарной компании, и испарения от Бостонской пивной компании. Люди шли домой, одни через Бродвейский мост, другие выходили из здания «Жилетта» и с Бостонского хладокомбината, и большинство сразу устремлялось в бары. С того берега канала донесся гудок: кончился еще один рабочий день. Джо хотелось остаться тут навсегда, пускай даже в школьной форме. Рядом с братом, на каменной скамье возле Вест-Бродвея, в сумерках гаснущего дня.

Дэнни сказал:

— В жизни можно иметь две семьи, Джо: одна — в которой ты родился, а другая — которую ты построишь сам.

— Две семьи, — повторил Джо, внимательно на него глядя.

Тот кивнул:

— Первая — твоя семья по крови, и ты всегда ей остаешься верен. Это что-нибудь да значит. Но есть другая семья, та, которую ты сам находишь. Может быть, даже иногда случайно. И твои новые родные тебе иногда даже ближе, потому что они не обязаны о тебе заботиться и не обязаны тебя любить. Это их выбор.

— Значит, вы с Лютером друг друга выбрали?

— Я скорее думал о нас с Норой, но раз ты сказал — да, думаю, мы с Лютером тоже.

— Две семьи, — произнес Джо.

— Если повезет.

Джо немного подумал и почувствовал, как у него что-то словно бы плещется внутри, будто он потерял точку опоры и вот-вот куда-то уплывет.

— А мы с тобой какая семья? — спросил он.

— Нам лучше всего. — Дэнни улыбнулся. — Мы с тобой — и та и другая, Джо.

А дома становилось все хуже. Коннор талдычил только об анархистах, о большевиках, о каких-то галлеанистах. Евреи, говорил он, их финансируют, а славяне и итальяшки делают всю грязную работу. Они мутят ниггеров на Юге и отравляют умы белых рабочих на Восточном побережье. Они пытались убить его шефа, генерального прокурора Соединенных Штатов Америки. Они болтают о профсоюзах и правах трудящихся, но на самом деле хотят развязать насилие. И он просто готов был взорваться, когда разговор касался возможности полицейской стачки. Все лето в доме Коглинов говорили о ней, и, хоть имени Дэнни не произносили, Джо знал: тот как-то в этом участвует. Отец говорил Коннору, что Бостонский клуб ведет переговоры с АФТ и с Сэмюэлом Гомперсом о предстоящем вступлении в их ряды. Они станут первыми полицейскими в стране, у которых будет связь с профсоюзными движениями на общегосударственном уровне. Они смогут изменить ход истории, сказал отец и провел рукой по глазам.

Отец за это лето постарел лет на пять. Под глазами у него залегли мешки черно-синего цвета. Волосы поседели.

Джо знал, что его лишили некоторых полномочий и что виноват тут комиссар Кёртис, чье имя отец произносил с сарказмом и безнадежностью. Он видел, что отец, судя по всему, устал и что уход Дэнни из семьи его сильно подкосил, хотя он и старается этого не показывать.

В последний день учебы Джо пришел домой и нашел отца с Коннором на кухне. Коннор только что вернулся из Вашингтона и уже успел хорошенько нагрузиться: на столе стояла бутылка виски.

— Это настоящее подстрекательство к мятежу, — говорил он.

— Брось, парень, давай не будем сгущать краски.

— Они — блюстители закона, папа, они — первая линия обороны государства. Если они хотя бы просто заговорят о том, чтобы не выйти на работу, это уже будет государственная измена. Как дезертирство с поля боя.

— Существует некоторая разница. — Голос отца звучал совсем устало.

Джо вошел в кухню. Обычно на этом кончались такие разговоры, но на сей раз Коннор не унялся, глаза у него беспокойно бегали.

— Их всех надо арестовать. Прямо сейчас. Явиться на ближайшее собрание БК и арестовать.

— И что дальше? Казнить их? — Тут к отцу на секунду вернулась его улыбка, такая редкая в последнее время. Но она получилась слабенькая.

Коннор пожал плечами и налил себе еще виски.

— Мы же расстреливаем дезертиров, — заметил Коннор.

Отец пристально посмотрел на бутылку виски, но не потянулся к ней.

— Я могу не соглашаться с их планами, но их жалобы обоснованны. Они получают недостаточное жалованье…

— Тогда пусть увольняются и ищут себе другую работу.

— …помещения у них, мягко говоря, негигиеничные, к тому же они чудовищно перерабатывают.

— Ты им сочувствуешь.

— Я понимаю их позицию.