Настанет день

Деньги никогда не обсуждались. То же самое касалось всяких причуд общественного мнения и современных нравов, то и другое без долгих размышлений объявлялось антикатолическим и неирландским. В списке имелись десятки других пунктов, но о них можно было узнать, только если случайно о чем-то упомянешь — и тогда-то с первого взгляда поймешь, что вступил на минное поле.

Джо больше всего скучал по Дэнни именно потому, что брату на этот список было наплевать. Брат в него не верил. Он заговаривал за обеденным столом о женском равноправии, о дебатах относительно длины женских юбок, спрашивал у отца его мнение насчет участившихся линчеваний негров на Юге и почему, мол, Католической церкви потребовалось восемнадцать веков на признание того факта, что Дева Мария и вправду была девой.

— Немедленно прекрати! — крикнула как-то на него мать, и глаза у нее наполнились слезами.

— Посмотри, что ты натворил, — сказал отец.

Ну ничего себе: одним махом накрыть два самых опасных пункта из списка — погрешимость церкви и блуд.

— Извини, ма, — отозвался Дэнни и подмигнул Джо.

Боже ты мой, как Джо не хватало этого подмигивания.

Дэнни появился у школы прихода Врат Небесных через два дня после свадьбы. Джо увидел его, выходя после уроков с одноклассниками. Дэнни был без формы и стоял, прислонившись к кованой железной ограде. Джо постарался внешне сохранить хладнокровие, хотя от горла до самых лодыжек прокатилась волна жара. Он вышел за ворота вместе с друзьями и как можно непринужденнее повернулся к Дэнни.

— Купить тебе франкфуртер, брат?

Никогда раньше Дэнни его не называл «брат». Всегда только «братишка». Джо почувствовал себя так, словно в одну секунду вырос на целый фут, хотя что-то в нем тут же захотело, чтобы все оставалось как раньше.

— Еще спрашиваешь.

Они пошли к «Закусочной Сола». Сол только недавно вернул франкфуртеры в меню. Всю войну он отказывался это делать, потому что название звучало чересчур по-германски, и, как и в других заведениях общепита, франкфуртеры у Сола стали «сосисками свободы». Но теперь, когда немцев побили, никто в Южном Бостоне не возражал против немецкого и большинство кафе старались угнаться за этой новой модой, запущенной с подачи «Джо и Немо», хотя в свое время тех и обвиняли в антипатриотизме.

Дэнни взял по два, и они уселись на каменную скамейку перед закусочной. Ели, запивая коричневым пивом из бутылочек и поглядывая по сторонам. В воздухе уже вовсю пахло летом.

— Ты уже слышал, — проговорил Дэнни.

Джо кивнул:

— Ты женился на Норе.

— Еще как. — Он откусил кусочек сосиски, поднял брови и вдруг засмеялся, даже не начав жевать. — Жалко, тебя не было.

— Правда?

— Нам обоим тебя не хватало.

— Ага.

— Но наши никогда бы не позволили.

— Я знаю.

— Вот как?

Джо пожал плечами:

— Да ничего, они смирятся.

Дэнни покачал головой:

— Не смирятся, брат. Нет.

Джо хотелось плакать, но он улыбнулся, отхлебнул пива.

— Смирятся. Вот увидишь.

Дэнни прикоснулся ладонью к его щеке. Джо не знал, как ему поступить: такого никогда раньше не было. По плечу хлопнешь, это бывает. Или слегка ткнешь под ребра. Но такого никогда не делаешь. Дэнни смотрел на него ласковыми глазами.

— Пока, брат, ты какое-то время будешь в этом доме сам по себе.

— А можно мне к вам в гости? — Джо сам услышал: голос у него сорвался. Он опустил взгляд на франкфуртер, но, к счастью, слез на нем не было. — К тебе с Норой?

— Конечно. Только если наши узнают, тебе здорово влетит.

— Они и так все время собачатся, — заметил Джо. — Того и гляди, лаять начнут.

Дэнни рассмеялся — смехом, который тоже походил на лай.

— Ты потрясающий парень, Джо.

Джо почувствовал, что лицо у него вспыхнуло.

— Тогда почему ты меня бросил?

Дэнни поднял ему подбородок пальцем:

— Я тебя не бросил. Ты можешь к нам заходить, когда пожелаешь.

— Ага, конечно.

— Джо, Джо, я серьезно говорю. Ты мой брат. Я не бросал семью. Это семья меня бросила. Из-за Норы.

— Папа с Коном говорят, ты большевик.

— Что? Тебе говорят?

Джо помотал головой:

— Я один раз вечером их подслушал. — Он улыбнулся. — Дом-то старый, все слышно. Они сказали, что ты одичал. Что ты обожаешь макаронников и ниггеров, что ты сбился с пути. Они были жутко пьяные.

— Откуда ты знаешь?

— Потом они стали петь.

— Да ну? «Парня Дэнни»?

Джо кивнул:

— И «Гору Килгари», и еще «Она по ярмарке идет» .[76]

— Эту редко можно услышать.

— Разве что когда папа по-настоящему наберется.

Дэнни рассмеялся, обхватил его рукой, и Джо покачался, опираясь на нее.

— Ты правда одичал?

Дэнни поцеловал братишку в лоб. Честное слово, поцеловал. Джо подумал, а не пьян ли еще и он тоже.

— Похоже, что так, брат, — ответил Дэнни.

— И ты любишь итальянцев?

Дэнни пожал плечами:

— Ничего против них не имею. А ты?

— Они мне нравятся. И Норт-Энд нравится. Как тебе.

Дэнни слегка стукнул его кулаком по колену:

— Вот и славно.

— А Кон их ненавидит.

— Ну да, в Коне вообще много ненависти.

Джо доел остатки второго франкфуртера.

— Почему?

Дэнни пожал плечами:

— Кона что-то всегда грызло изнутри, с самого рождения.