Настанет день

— Однако, к нашему великому удивлению, гнев не прошел. — Финч усмехнулся. — Мы думали, что вынесенное нами поспешное суждение по вопросу мелассы уничтожило нас в глазах общества. Но нет, совсем напротив. Людям не нужна правда, им нужна стабильность. — Он пожал плечами. — Или ее видимость.

— И вы с мистером Палмером собираетесь этим воспользоваться.

— В настоящее время мне поручено заниматься депортацией радикалов. Принято считать, что это исключительно федеральная прерогатива. Однако мы, то есть генеральный прокурор Палмер, мистер Гувер и я, считаем, что власти штатов могут участвовать в депортации более активно. Вы не хотели бы узнать, каким образом?

Томас задумчиво смотрел в потолок.

— Видимо, в рамках антисиндикалистского законодательства.

— Как вы пришли к такому выводу?

— Я никуда не приходил. Простой здравый смысл, друг мой. Законы написаны еще много лет назад.

— Вы никогда не рассматривали для себя возможность поработать в Вашингтоне? — поинтересовался Финч.

Томас постучал костяшками в окно:

— Видите, что там, агент Финч? Улицу видите? Людей?

— Да.

— Я провел пятнадцать лет в Ирландии и потом еще месяц в море, чтобы найти вот это. Найти мой дом. А человек, который способен бросить свой дом, — это человек, который бросит что угодно.

Финч стукнул шляпой о колено.

— Чудной вы тип.

— Какой уж есть. Так что там насчет антисиндикалистских законов?

— Они открыли дверь процессу депортации, ту дверь, которую мы долгое время считали закрытой.

— На местном уровне.

— Да. И на уровне штата.

— Иными словами, вы уже двинулись в поход.

Финч кивнул:

— И мы хотим, чтобы ваш сын принял в нем участие.

— Коннор?

— Да.

Томас отхлебнул кофе.

— Насколько активное?

— Ну, мы подключим его к работе с человеком из Минюста или из местного…

— Нет. В Бостоне он будет главным по этим делам или вообще не станет этим заниматься.

— Он молод.

— Постарше вашего мистера Гувера.

Финч замялся.

— Если ваш сын успеет на этот поезд… при его жизни рельсы никогда не кончатся.

— Да-да, понимаю, — отозвался Томас, — но я хочу, чтобы он ехал в кабине машиниста, а не трясся в заднем вагоне. Спереди вид получше, вы не находите?

— Что-нибудь еще?

— Да. Когда будете его нанимать на работу, вызовите в Вашингтон. И проследите, чтобы при этом присутствовал фотограф.

— А в обмен группа генерального прокурора получит доступ к спискам.

— Да, — согласился Томас. — Но доступ будут предоставлять по специальным запросам, утверждаемым мною лично.

Томас наблюдал, как Финч обдумывает это предложение, словно у агента имелся выбор.

— Принято.

Томас встал. Протянул руку. Финч встал тоже. Ответил на пожатие.

— Итак, уговор, — произнес он.

— Контракт, агент Финч. — Томас крепко стиснул его ладонь. — И не подлежащий пересмотру.

Лютер давно подметил, что Бостон существенно отличается от Среднего Запада: начать с того, что люди тут потешно разговаривают, а еще — все тут наряжаются, даже дети, так, словно каждый день собираются отобедать в ресторане, а потом вдобавок отправиться в театр.

Но скотный двор — везде скотный двор. Та же грязь, та же вонь, тот же шум. И та же работа для цветных — самая что ни на есть грубая и простая. Уолтер Грандж, друг Исайи, провел здесь пятнадцать лет и дослужился до старшего при стойлах, но любой белый, проработав тут столько же, уже давно стал бы управляющим всем заведением.

Уолтер встретил Лютера, когда тот вылезал из трамвая. Уолтер был маленький человечек с огромными белыми бакенбардами, которые, как решил Лютер, возмещали отсутствие шевелюры. Грудь у него была колесом, ножки — коротенькие и тощие, как у птицы. Он повел Лютера по Маркет-стрит, и его толстые ручищи раскачивались в такт переступающим ногам.

— Мистер Жидро говорит, ты со Среднего Запада?

Лютер кивнул.

— Значит, ты уже такие вещи повидал.

— Работал на скотных в Цинциннати, — ответил Лютер.

— Ну, не знаю, как там в Цинциннати, а в Брайтоне только и делают, что занимаются скотиной, это не район, а, почитай, целый город. Тут все связано с этим бизнесом.

Он указал на гостиницу «Животновод» и на ее соперницу — «Приют скотовода», разместившуюся через улицу, потом махнул рукой в сторону мясоперерабатывающих и консервных заводиков, мясных лавок и всевозможных закутков для проживания здешних рабочих и торговцев.

— К вони привыкаешь, — сообщил он. — Сам-то я ее теперь уж даже и не чую.

В Цинциннати Лютер тоже перестал ее замечать, но теперь нелегко было припомнить, как же он тогда этого достиг. Трубы извергали в небеса черные спирали дыма, в воздухе пахло кровью, жиром, горелым мясом, навозом, сеном, грязью. Скотные дворы тянулись на несколько кварталов по обе стороны, тут же проходили железнодорожные пути. Воздух был наполнен пылью, свистками, ржанием, мычанием, блеянием. Уолтер Грандж отпер деревянные ворота и провел Лютера внутрь.