Наше неушедшее время

В Ленинградском университете на восточном факультете работал крупнейший в нашей стране африканист – Дмитрий Алексеевич Ольдерогге. Он тоже одобрил мой выбор. Но предупредил: занимается Тропической Африкой, а не Южной. И что он – больше лингвист и этнограф, чем историк.

Я стал продолжать поиски. Понял, что если и есть в СССР историки, близкие к выбранной мною тематике, то все они, к счастью, как раз в Ленинграде. Три человека. Один из них еще весной 1941 года защитил диссертацию о попытке Англии захватить Трансвааль в 1895 году. Второй готовился к защите своей диссертации о восстании африканцев в германских колониях в начале XX века. Третий кончает диссертацию «Россия и Англо-бурская война». Все трое достойные люди, знают свое дело. Все трое прошли Отечественную войну, и она, конечно, задержала их исследования.

Чтобы идти к ним и просить консультаций, мне надо было сперва толком познакомиться с тем, чем я решил заняться, и уже не по романам, а по научной литературе. Начал искать в библиотеках книги, документы, свидетельства, готовить вопросы к встречам с этими тремя историками.

Но много ли книг по истории Африки получали тогда советские библиотеки? Почти ничего.

А архивы? Почти все закрыты наглухо.

И вдруг повезло. Узнал, что в Публичной библиотеке есть фонд изданий английских документов: «белые» и «синие» книги. Бесценные материалы!

Мне сказали, что после революции 1905 года, манифеста Николая II и создания Думы британские парламентарии решили помочь думцам, поделиться с ними своим опытом парламентаризма. Послали в Думу свои опубликованные материалы. Не только «синие» и «белые» книги, но и другие парламентские издания: стенограммы, протоколы парламентских обсуждений. Всё это почти полвека пролежало в Публичной библиотеке. Разобрали, рассортировали только в конце 1940-х. Так что я стал одним из первых читателей. А там об Африке – тьма-тьмущая.

Это меня так обрадовало, что я стал продолжать поиски. Не только в библиотеках. Попытался даже найти очевидцев – тех, кто участвовал в Англо-бурской войне. Вдруг кто-то еще жив. Узнал адрес сестры милосердия, которая работала в русском госпитале в Трансваале в 1900-м. Нашел дом, квартиру. На Васильевском острове. Но, увы, ее уже не было.

Лишь через много лет, уже в семидесятых, на том же Васильевском нашел сына Евгения Яковлевича Максимова, участника Англо-бурской войны. Буры избрали его в 1900-м одним из своих генералов. У сына, профессора Александра Евгеньевича, сохранился архив отца. Документы. Письма.

Находки грели душу. Казалось, чувствуешь вкус, цвет, запах дальних времен – и африканских, и наших, российских.

Так что мог идти консультироваться не с пустыми руками.

* * *

Постепенно мне все больше хотелось понять, как создается образ той или иной страны: из подлинных знаний, из предрассудков, мифологизации. Это привело к тому, что я стал искать, как же возник образ Южной Африки (в дальнейшем я написал книгу «Облик далекой страны»).

Мне очень помог, правда, уже не в студенческие, а в аспирантские годы, мой учитель и друг Николай Александрович Ерофеев. Он готовил книгу об образе Англии в России.

Говорил мне:

– Думая об образах других стран, надо начинать с того, как возникает образ нашей России. И как в России судят о других странах.

Напоминал мне о русофобии на Западе. И о том, какие суждения появлялись у нас. Например, антизападное мнение Николая I: «Посмотришь, порассудишь и убедишься, что если там что и лучше, то у нас оно выкупается другим словом, что такое несовершенство во многом лучше их совершенства»[54]. А шеф жандармов Бенкендорф утверждал: «…прошлое России удивительно, настоящее великолепно, а будущее замечательно»[55].

А русские журналы? В 1847 году в «Современнике»: «Едва ли есть другой народ, в котором национальный эгоизм доходил бы до таких крайностей, как у англичан»[56].

Даже Белинский подпал под господствующее мнение об эгоизме англичан. Утверждал: «…политическое своекорыстие и эгоизм являются национальным пороком этого народа»[57].

А мнение Николая II о японцах? Они – «макаки».

Что ж, такие высказывания надо знать. Они помогают понять подобные мнения, рожденные во многих других странах.

Но обязательно помнить и слова Герцена: «…вместе с ненавистью и пренебрежением к Западу – ненависть и пренебрежение к свободе мысли, к праву, ко всем гарантиям, ко всей цивилизации»[58].

И такое близкое мне мнение Ерофеева: «Положительный образ человека и народа способствует установлению контактов с ним, отрицательный оказывается препятствием для таких контактов, для взаимопонимания и сближения»[59].

Все это я старался не забывать, когда готовил книгу «Образ далекой страны». Но это было уже позднее.

А тогда – какова студенческая жизнь в последние годы сталинизма?

Один день 1949 года

В мои студенческие годы общая ситуация вокруг поражала меня все больше. Даже судьба Мавродина.

Февраль 49-го. Буквально после первой же его лекции подхожу к нему:

– Не разрешите мне сдать экзамен досрочно?