Наша девочка

Давид зашел в дом, где жил его отец. В дом, в который даже после его смерти никто из женщин не решался войти. Даже порог переступить. Там все было точно так, как при жизни отца. Как будто он не умер, а просто ушел на рыбалку. На крошечной тумбочке лежали самодельные крючки и перочинный ножик. На кровати – куртка. Даже запах, тот самый запах, который помнил Давид, сохранился. Он лег на кровать, которая больше подходила для ребенка, чем для мужчины, и вдыхал запах отца. Под кроватью стояли тапочки со смятыми задниками. Давид провел в этом доме все те три дня, что длились похороны и поминки. Соня его не тревожила, хотя ей очень нужна была помощь мужа. Золовки и свекровь соблюдали приличия, но никакого душевного расположения не проявляли. Маленькая Наталка тоже не способствовала установлению родственных связей – девочка плохо спала, не отлипала от матери, а стоило теткам или бабушке приблизиться, поднимала даже не крик, а вой. Когда у нее поднялась высокая температура, Соня не выдержала. Она переступила порог дома, в который никто не мог войти, и сказала мужу, что надо уезжать. Давид посмотрел на жену, на пылающую от жара дочь и вышел из дома. Ему было все равно, что подумают соседи. Он поцеловал мать, сестер и уехал. В машине по дороге домой Наталке стало совсем плохо. Соня плакала, прижимая к себе ребенка, и велела мужу сразу ехать к Тамаре. Но когда Давид внес Наталку в дом к знахарке, девочка уже спокойно спала. О том, что был жар, напоминали только мокрые волосы, которые сбились в кудряшки вокруг лба. Оказавшись дома, Наталка вновь стала милым, очаровательным ребенком. Ни следа от болезни не осталось. Правда, чаще обычного прижималась к матери и пряталась за ее спиной, когда приходили чужие.

Для Давида отец остался живым. Он так и не решился разобрать его вещи, оставил в домике все, как было при его жизни. Он не знал, когда у матери появятся силы все вынести, убрать и помыть.

После смерти отца Давид продолжал писать матери и сестрам, но те жили так, как было заведено при отце: в гости больше не звали и сами отказывались от предложения приехать. Рождение Тамика совпало со свадьбой сестры Давида. Он приехал, поздравил и тут же вернулся домой, к Соне и новорожденному сыну. Сестра, как писала мать, обиделась. Но Давид уже отрезал от себя кусок жизни, уже не возвращался к прошлому. Сделав однажды выбор, он остался верен себе и своему слову. Теперь его жизнь была в Соне, в Наталке и в Тамике. Здесь, в селе, которое стало родным, где он построил дом, посадил дерево и родил сына, где его уважали, а Соню – любили. Здесь была тетя Тамара, которая стала почти родственницей, и родители Костика, Дамика, Мишки и Тимура, друзья, с которыми Давид отмечал дни рождения, юбилеи и которые заменили ему семью. Вдруг появилась и я – почти дочь.

– Мальчишки бы со мной не дружили, если бы родители им запретили, – сказала Наталка, – понимаешь? Они знают, что мы – как братья и сестра, и очень любят моих маму и папу. Поэтому мне разрешают дружить с ребятами. Знают, что я под защитой. Мы клятву давали на верность.

– На слюне? – уточнила я.

– Зачем на слюне? На словах. Когда что-то серьезное и важное, слюна вообще не нужна, – ответила Наталка.

– А родители тети Сони? Они дядю Давида тоже не приняли? – спросила я.

– Нет, с ними все нормально, – хохотнула Наталка. – Они приезжают, и мы к ним ездим в город. Они только тети Тамары боятся, а так ничего. Правда, мама говорит, что их лучше любить на расстоянии. Бабушка смешная очень – у нее волосы фиолетовые и дыбом стоят, начес называется. Бабушка сама никогда прическу не делает, только в парикмахерской. Она один раз меня в штанах увидела, так пришлось тетю Тамару звать с сердечными каплями – у бабушки сердце прихватило. Когда она приезжает, мама заставляет меня платья носить и бусы, которые бабушка подарила. Какие-то очень дорогие бусы. Но мне все равно, не буду я их носить. Мама говорит, что когда я вырасту, то пойму, какой бабушка подарок мне сделала. А по мне, так лучше бы ножик подарила или кеды новые, для мальчиков. А еще лучше – кинжал. Я видела такой кинжал у дедушки! Закачаешься! Дедушке он не нужен совсем, я его спрашивала, а мне бы очень пригодился. Я бы такие стрелы настрогала! Маму очень жалко бывает – она так нервничает, что на себя не похожа. Хочет бабушке с дедушкой понравиться. И потом плачет долго, когда они уезжают. Бабушка еще очень хочет, чтобы я уши проколола. Говорит, что девочка должна серьги носить. Не хочу я сережки! Если зацепятся за ветку, то я без уха останусь. А бабушка этого не понимает. Дедушка хороший и тихий. Он бабушку слушается. И с папой может в гости сходить. Мне он всегда конфеты привозит шоколадные. Очень вкусные. Ох, лучше бы они не скоро приехали. Мама пообещала мне уши проколоть к следующему приезду бабушки – она мне сережки уже купила.

– А что со спором? – спросила я свою подружку. – И зачем вообще нужно спорить?