Наш Современник, 2007 № 07

- Не переживай, под присмотром он. А скоро и вовсе встретитесь. Завтра мы его привезем - в раковой больнице очередь подошла для обследования. А дом ваш, наверное, придется продать.

- Продавайте, не жалко. Ничего не жалко. И барахло всякое сюда не тащите, отдайте лучше соседям.

- Ишь ты, боевая какая! - не вытерпела старуха напротив. - Раздухарилась-то как! Наживала, наживала - и все коту под хвост?

- А я не хочу в старье копаться, пусть будет все по-новому, - сказала мать.

- Хочу - не хочу - наше дело стариковское, - соседка обиженно опять подобрала губы и через минуту уже безмятежно похрапывала.

- Молю за вас, ребятки, Бога, - сказала мама, поглаживая мне руку. - Детство у меня, сам знаешь, сиротское было, юность война покорежила, зато в старости повезло. Что бы я без вас сейчас делала?

Я смотрел на нее, и выкачанная, казалось бы, навсегда пустота внутри меня вновь стала наполняться теплотой и смыслом жизни. Как здорово, что я к ней заглянул - всего несколько минут, и есть ради чего быть, а проблемы, которые еще час назад казались ужасными и неразрешимыми, такая, в сущности, ерунда… "Нам на тебя, мама, век молиться. Кто мы и куда нам без тебя?" - хотел сказать ей я, но промолчал. Бывают минуты, когда слова не нужны.

19 февраля.

В назначенный час они прошли ко мне в кабинет, оставив двух телохранителей в приемной.

- Иван Лукич, - представил мне Леня невысокого человека с широким монгольским лицом.

Дорогой темно-синий костюм. Белая рубашка без галстука. Густой ежик черных волос с проседью. Твердый взгляд.

Гости разместились друг против друга за приставным столиком, я остался за своим широким редакторским столом. Я предложил им выпить. Тунгус с достоинством отказался - извините, мол, завязал. Чай, кофе тоже его не заинтересовали, а вот закурить разрешения спросил. Я всем разрешаю в своем кабинете курить, а такому гостю как откажешь?

Закурил. Облегченные "Мальборо". Всё молча - неразговорчивость эта его стала уже угнетать.

- Может, я оставлю вас одних? - спросил Леня.

- Оставайся, мне с тобой сподручней, - бросил Тунгус и снова надолго замолчал.

- Газету нашу, Иван Лукич, читаете? - спросил я, прервав затянувшееся молчание.

- Моментами. А родители мои покойные не могли без нее - вот так!

- И что же читаете?

- Про себя, грешного. Как напечатаете, так и читаю.

- Нравится?

- Последняя статья не очень. Что вы, Сергей Михалыч, все Тунгус да Тунгус? Неуважительно как-то. У меня ведь фамилия есть, имя православное…

- Учтем, Иван Лукич. Но неужели вы только с этим пришли?

- Нет, конечно. Это - сущие пустяки. Я вот что хотел сказать, Сергей Михалыч. Проблемы, которые вас настигли, меня искренне огорчают, и, поверьте, ноги не от меня растут.

- Помилуйте, и мысли не было. С чего вы взяли?

- Ходят разговоры, пустили нелюди парашу.

- А что, у вас есть такие возможности?

- Кое-чего могу, было бы желание. Остановить?

"Ничего себе заявочки! - я даже похолодел. - Нет, только не это, всю жизнь отрабатывать - не отработаешь".

- Спасибо, сами как-нибудь разберемся.

- Тогда я пойду. - Тунгус поднялся, протянул руку. - Я все сказал.

- А интервью, Иван Лукич? Или вам нельзя по понятиям?

- Западло, хотели сказать? - улыбнулся он. - Нет, совсем нет. Япон-чик ведь дает интервью в Америке. Но сейчас я не готов. В другой раз, Сергей Михалыч.

Когда за ними закрылась дверь, я схватился за голову: "Вот попал!" Потом расхохотался. Ну, совсем он не так страшен, как его малюют. Похож, скорее, на сурового отца большого семейства. Но сила в нем есть, тяжелая, идущая откуда-то изнутри сила.

Через пару минут Леня Ковалев вернулся:

- Зря ты отказался.

- Интересно, - не стал я оправдываться, - каким образом он смог бы прикрыть дело? Через кого?

- Точно не знаю, но подозреваю, что через Алика. Тот ему должен.

* * *

Дома жена встретила заплаканными глазами. Протянула конверт, в нем - повестка из милиции. Завтра в одиннадцать утра мне следует явиться в райотдел для дознания.

- Рецидивист ты наш, - вымученно улыбнулась жена. - Когда все это кончится?

Откуда я знаю - когда? Время - понятие растяжимое. Какое еще такое дознание? В честь чего? Ладно, оставим эти вопросы до завтра.

20 февраля.

В милицию я поехал с адвокатом Семеном Абрамовичем - маленьким, пухленьким пожилым евреем.

- Только не горячитесь, - напутствовал он меня. - Старайтесь вообще меньше говорить. Давайте сразу договоримся: командовать парадом буду я.

Указанный в повестке кабинет оказался крохотной, но чистенькой комнаткой. Завидев нас, из-за стола встал тучный седой майор.

- Здравия желаю, товарищ подполковник!

- Вольно, - хихикнул адвокат. - Ну и отъел же ты ряшку, Петрович! Они обнялись. Поймав мой взгляд, Семен Абрамович пояснил коротко,

что служили вместе в уголовке, тот еще, мол, сыщик Петрович.

- Весь в тебя, - хохотнул майор, - было у кого учиться.

- Чего вызывал? - перешел к делу адвокат.

- Прокуроры поручили провести дознание насчет финки. Допрашивать буду.

- Допрашивай, - согласился Семен Абрамович, - а я послушаю. Он скромненько уселся в уголок и, облокотившись о колени, устало

прикрыл рукой глаза.