Наш Современник, 2005 № 11

Потом принесли обед, вкусный суп с консервным мясом, кашу с печеночным паштетом, его батюшка не ел. Когда остались одни, начали разговор. Недавно мы с женой были на Глинских чтениях в Троице-Сергиевой лавре, где много говорилось о схиархимандрите Иоанне (Маслове) и на могиле которого на окраине города был совершен молебен при стечении массы народа, в том числе участников Глинских чтений. Отец Димитрий рассказал, что он и отец Иоанн — земляки, из Брянской области, их села в ста километрах друг от друга. Он хорошо знал его по духовной академии в Троице-Сергиевой лавре. Были между ними когда-то какие-то разногласия.

Отец Димитрий показал мне свои новые книги, сказал о себе: „Надо жить, как сказано в Евангелии: сердцем как голуби, а умом — мудро, как змий. И я как „змий“ в издании своих книг: одна женщина помогает мне — она связывается со „спонсорами“, те дают деньги и находятся издатели“. На моих глазах усталый, утомленный батюшка ожил, повеселел, помолодел. Вспомнил он место в одной из своих книг, поразившее меня: „Христос назвал евреев детьми отца дьявола (Евангелие от Иоанна). Но между отцом дьяволом и его детьми-евреями никогда не будет мира. Дьявол будет еще больше ненавидеть своих детей. Закон их — ненависть“.

Перед моим уходом, стоя у дверей, отец Димитрий сказал мне: „М. П., как вы относитесь к благословению священника?“ Мне стало стыдно. Ведь сколько знаю отца Димитрия, редко когда называл его батюшкой, и вот он деликатно напомнил мне, что он не просто Дмитрий Сергеевич, как я обычно его называл, не просто собеседник, автор книг, а священник, и недопустимо забывать о данном священнику свыше благодатном даре благословлять людей на добрые дела, на маленькие и большие подвиги, на мужество, вселять, укреплять в них веру. А ведь я не всегда просил у отца Димитрия благословения, редко когда целовал его руку, а он не менял оттого своего отношения ко мне. И грустно мне было, когда я прочитал в его книге „Шторм или пристань?“ в числе других и такие слова: „С Лобановым дружба, может быть, только начинается, я почувствовал в нем по духу сродное мне“. Эти слова, характеризуя его как беспредельно великодушного христианина, оставляют во мне горький привкус своего недостоинства перед батюшкой.

Он был действительно сеятель, разбрасывавший повсюду живительные семена. Он любил встречаться с молодежью, не раз приходил на мой семинар в Литературном институте побеседовать с молодыми авторами; переходя от стола к столу, выслушивал, приложив руку к уху, вопросы, отвечал просто и мудро. Он регулярно проводил в Московской библиотеке имени Блока беседы, делая упор на борьбу с алкоголизмом, брал со своих слушателей обеты не пить такой-то срок, а затем вовсе бросить. В той же библиотеке имени Блока в 2002 году отмечалось восьмидесятилетие отца Димитрия. Он усадил меня за столом рядом с собою, среди священников, других людей. С этого места зал был виден, как на огромном ковре: прекрасные лица, яркие, разноцветные одеяния; пришли любящие батюшку люди. Столы заставлены снедью, фруктами, прохладительными напитками, соками, квасами, ни одной бутылки горячительного. Сердечные поздравления, воспринимаемые юбиляром столь обыденно, что иногда он прерывал выступающего: „Хватит, хватит, долго говоришь!“.

Объявили перерыв, и вижу, как отец Димитрий вдруг насторожился, подозрительно глядя на выходящих из зала оживленных мужчин. „Уж не пошли ли они пить?“ — встревоженно спросил он самого себя. А я подумал: „Не из тех ли они, кто дал обет не пить?“».

Вечером 27 июня 2004 года на Красной площади завершился начатый от Храма Христа Спасителя крестный ход с Тихвинской иконой Божьей Матери, и здесь, в грандиозной массе народа у Казанского собора, с раздающимся на всю площадь через усилители торжественным голосом патриарха Алексия медленно доходил до меня смысл услышанного об отце Димитрии Дудко. От случайно встретившегося Петра Синицына я узнал, что батюшке совсем плохо, он так исхудал, что его не узнать. Давно отказался от врачебной помощи, лекарств. Последние шесть дней не принимает никакой пищи. Иногда только глоток святой воды. Дважды за эти шесть дней причащался. Никто не слышал от него за это время ни единой жалобы, ни единого стона. Возвратившись домой, я долго переворачивал в памяти, в душе все связанное с дорогим мне батюшкой, пораженный тем безграничным доверием, с каким он предал себя воле Божией, с таким христианским смирением уходя из жизни. На другой день он скончался, в половине седьмого утра.

Отпевали его в храме Троицы Живоначальной на Пятницком кладбище, что неподалеку от Рижского вокзала. Когда-то в семидесятые годы я изредка ходил сюда, тайком причащался, мне казалось, это место слишком укромное, скрытое, чтобы здесь меня могли встретить знакомые. И вот я теперь стоял в этом же храме, только переполненном скорбящим по батюшке народом.