Наш Современник, 2005 № 05

В школе Митя учился хорошо, но без особого интереса, предпочитая вкладывать душу в домашние занятия и увлечения, коих было довольно много, включая чтение. Кроме уже упомянутых рыбок, птички и черепахи это были гантели, бокс, солдатики и изготовление моделей кораблей царского военно-морского флота. Корабли и были настоящей Митиной страстью. Вместе с отцом (вспомним деда-картонажника!) модели изготавливались из картона с помощью столярного клея, туши, фольги, спичек, проволоки, ниток, морских флажков по образцам из роскошных старинных цветных альбомов с картинками и чертежами, которых у отца было много. Все свободное место на полках и шкафах было заставлено макетами-моделями кораблей российского и иностранных флотов. Детское увлечение привело Митю в Кораблестроительный институт, куда он блестяще сдал вступительные экзамены, доказав, что его потенциал в школе абсолютно не был реализован. В Митином школьном аттестате сплошные четверки. Пятерки он имел только по немецкому языку и черчению. К сожалению, проучиться Мите довелось лишь два месяца, после чего он был призван в армию, а там началась война.

Так как я росла с двумя братьями, предпочитала мальчишеские игры, влезала на деревья, носилась с деревянной шашкой, стреляла из лука. Не помню, чтобы я когда-нибудь укачивала куклу. Мы все очень любили домашний театр, дореволюционную игру, где в огромном ящике лежали декорации — задники и кулисы, фигурки персонажей известных пьес. Ящик переворачивался вверх дном, в котором были отверстия для крепления декораций. Картонные фигурки держались на деревянном основании с длинными картонными полосками. Эти полоски просовывались под основание декораций, и сзади можно было их передвигать и за них говорить. Мы с Митей сочиняли и свои истории и разыгрывали их для родителей.

Митя был моим непременным провожатым. Он водил меня к преподавательнице немецкого языка. Мы довольно далеко (Марта Даниловна жила на Пантелеймоновской) шли пешком мимо Марсова поля и Летнего сада, останавливаясь иногда у мороженщицы, где Митя съедал маленький кружочек между вафлями, на которых были разные имена. Вафли доставались мне. Иногда, на обратном пути, Митя поил меня любимой газированной водой. С третьего класса я перевелась в музыкальную школу-десятилетку при консерватории за Мариинским театром в Матвеевском переулке. Поскольку занятия заканчивались в 8 часов вечера, когда было уже темно, за мной непременно приезжал Митя и стоял в гардеробе в сторонке — единственная маленькая худенькая фигурка среди ожидавших своих одаренных чад дородных и разодетых мам и бабушек. Я неизменно кидалась ему на шею, так я была рада его видеть. Домой предписывалось матерью идти пешком («Ната мало гуляет»). Частенько по дороге я капризничала, прося его взять мой довольно тяжелый портфель, но Митя в этом вопросе был совершенно непреклонен. Это был принцип — «свой портфель неси сама». Это тоже было воспитание. Особенно мне запомнились наши поздние возвращения в полной темноте: во время войны с финнами было затемнение. Было очень таинственно и немножко страшно.

Митю тоже пробовали учить музыке. Наша тетка Соня, пианистка, училась в консерватории. Она давала Мите первые уроки, ничего из этого не получилось, несмотря на то, что Митя очень любил музыку и, несомненно, обладал приличным слухом и хорошим ритмом. То ли терпения ему не хватало, то ли он не считал это мужским делом, но занятия «не пошли». Потом мама и Соня обратили внимание на то, что я стала Митю поправлять, если он брал неверную ноту, напевая правильную или даже находя ее на клавиатуре. И моя судьба была решена, а Митю отпустили с миром.

У отца был огромный старинный граммофон и много пластинок — военные марши всех полков России и арии из знаменитых опер. Митя с удовольствием музыку слушал, ходил со мной на все наши школьные концерты, даже ходил со мной в Мариинский театр и в филармонию.

После того как Митя уехал служить в армии, я видела его еще несколько раз. Меня раза два брали с собой родители, когда ездили повидаться с ним в Павловск (Слуцк), где была Митина часть. Раза два-три он приезжал в более чем краткосрочный отпуск в Ленинград. И все. Далее — война, и письма, письма, письма… И постоянно сжатое сердце, которое отпускало только тогда, когда Митя попадал в госпиталь или находился в командировках в тылу.

В день, когда погиб Митя, 26 января 1945 года, у нас в ленинградском доме внезапно с пианино на пол упала его фотография. Рамка и стекло разлетелись вдребезги. Мать трясущимися губами сказала: «Всё, Митя не вернется!». Я заорала на нее: «Замолчи!». Но число это запомнила.

Наталия Кабанова

ОЧЕРК И ПУБЛИЦИСТИКА

К 60-летию Великой Победы

Михаил Лобанов ПАМЯТЬ ВОЙНЫ