Наш Современник, 2004 № 07

Поэтому и богатый дом хмельника и пчельника Мураша, и развалюха Бобыля не воспринимаются в композиционном противостоянии друг другу. То, что их объединяет, оказывается гораздо сильнее того, что их разъединяет. Почему из эскиза к оперному спектаклю и исчезает столь характерная для абрамцевского варианта подчеркнутая материальность зажиточного дома. По сути, типично деревенского. А сам он обретает собирательные черты русского деревянного зодчества, со всей мифологемной атрибутикой народного сознания, в котором высокая, крутая кровля есть мифологический аналог мирового древа, оси мира; “конек” на крышах то в форме ладьи, то утицы — один из солярных символов жизни. Даже убранство дома, как изнутри, так и извне, начиная от резьбы и кончая росписью по дереву, было в славянской древности также пронизано символическим значением. И у каждой “украсы”, в зависимости от ее магической силы, было свое место, чем, собственно, и определялся порядок в орнаментике. Отсюда традиция: нарастание, насыщение декора постепенно — снизу вверх.

К сожалению, мы не можем долго останав­ли­ваться на проб­леме орна­мента, так как она не входит в круг наших научных интересов. Но важно отме­тить хорошее знание Васнецовым того, что лежит в основе орнамен­тального рисунка, иск­лю­­чающее его стихий­ное ис­пользование ху­дож­ником. В частности, в эски­зах женских кос­тюмов, и только в них, он часто ис­пользует в самых разных вариан­тах “красный квад­рат”. И не случайно, так как красный квадрат есть символ плодородия.

Можно с уверен­ностью утверждать, что мифоло­гическая ос­нова языче­ского миро­понимания оказы­вает­ся у Васнецова одухо­творенной свет­лыми пред­ставле­ния­ми рус­ских славян о жизни, воспринимаемой ши­ро­кой, открытой душой в радости и красоте. Словом, всё то, что питало вооб­ражение народа и его вдохновение.

Утратив со временем свою магическую символику, они проросли в худо­жественных промыслах, фольклоре, да и вообще в искусстве эмоциональными первообразами русской художественной мысли.

Сама же мысль с ее высоким полетом творческой фантазии народа, богатством его эстетического потенциала раскрылась мастером в следующем эскизе — “Палаты Бе­рендея”.

И здесь мы тоже вынуждены сопоста­вить ранний и поздний варианты, отличаю­щиеся не столько сте­пенью декоративной насыщенности, сколь­ко задачами, в реше­ние которых она вовле­кается. В первона­чаль­ном варианте: и настенные росписи, и деревянное кружево, и своеобразие орнамен­тальных мотивов, и архи­тек­турные эле­менты, взятые в ха­рак­­терных для древне­русского зодчества пропорциях и формах, и арочные “прозоры”, раскры­вающие палаты внешнему миру, что проливался сюда обилием света и воздуха, — все это существует здесь как некая констатация народных представлений о красоте, ее истоках и канонах.

В эскизе более позднем такая целевая установка варианта 1881 г. сохраняется, но лишь в форме композиционной основы, каркаса, на который наращивается его декоративное убранство. Причем декор лишь на первый взгляд выступает главным предметом изображения, в чем даже виделась стилевая близость модерну. Но в том-то и дело, что подача этого убранства, так сказать, крупным планом — лишь мастерский прием. С его помощью декорирование интерьера перерастает в декоративную интерпретацию среды, сотворенную Васнецовым в соответствии с одним из основных принципов мировидения русских славян — “красота есть свет”. Потому и сама среда возникает в эскизе образом прекрасного, светоносного мира, в котором и солнце, и звезды, и луна, озарившие то ли Китеж, то ли Царьград, то ли уже Небесный Иерусалим, такие же магические и эстетические ценности, как и всё сущее на земле. Это восприятие окружающего мира не только взаимо­связанным, единым и целостным, но прекрасным и светлым по самому естеству его претворяется художником в образ вдохновенного состояния души, когда уже рукотворная красота есть не только потребность человека, но и условие гармонии его быта и бытия.

Именно это, на наш взгляд, и составляет программу васнецовской “Снегурочки”. Программу, которая концептуально базируется на понятиях “народность” и “национальность”, сформулированных еще в ХVIII веке как эстетические категории. Не Васнецов, как известно, первым прикоснулся к этой проблеме. Художники, и предшественники, и современники его, открывали в русском народе самые разные стороны характера, психоло­гического и душевного склада. Не раз приметы народного быта, красота и своеобразие национального костюма становились предметом художест­венного любования и искреннего восхищения. Но Васнецов, и именно потому, что прошел теми же путями, на которых формировалась эстетика русского мировосприятия, был первым из художников-профессионалов, воссоздавших национальный образ красоты. Образ, рожденный не суммой внешних атри­бутов народного творчества, а теми внутренними силами, которыми отличается и которыми живет и полнится поэтическое мышление русского народа.