На наших глазах вживление в души этой вредоносной программы изничтожило национальное мышление и национальный тип поведения русских — народа воинственного, хотя и добродушного, многодетного и многозаботного. Колдовское заклинание — “Чтобы не стало хуже, нельзя допустить войны и крови” — сделало людей как бы слепыми. Война — вот она, вовсю хозяйничает. Кроит страну на куски, режет по живому, пожирает людей по два с лишком миллиона в год, а люди, приготовленные к закланию на этой самой войне, все талдычат — накрепко уже усвоенное: лишь бы не было войны. Ни зарплаты, ни пенсии, народ, как в блокаду, голодный, от истощения падает в обмороки, детей беспризорных более четырех с половиной миллионов, зато жиреют воры, жируют бандиты, — где закон, справедливость, порядок? Перетерпим, — слышится в ответ, — войны бы не было! Молодежь спивается, гибнет в наркотическом угаре, — где суровое возмездие развратителям? А нам в ответ о мире и согласии — лишь бы не война.
Другой речевой импульс, объясняющий, что делать, чтобы не стало хуже: “надо больше и лучше работать, надо много работать, надо работать без сна и отдыха”. И вроде русские леностью никогда не отличались, а ведь как ловко на них их же беды и списывают. “Плохо работаете, товарищи, вот и живете худо”. Когда подобная программа “осеняет” человеческий разум, он оказывается в тупике. Типичному русскому, трудолюбивому и честному, привыкшему кормить себя и семью собственным трудом и своими руками и головой, настойчиво внушают работать лучше и больше. Если такой трудяга, вкалывая по-черному, при этом мало получает (а в таком положении находятся сегодня шестьдесят процентов населения России), он принимается искать еще и еще приработки, и получается, как в анекдоте про учителей и врачей, которых спрашивают, почему они трудятся на полторы ставки: “Да потому что на одну — есть нечего, а на две — есть некогда”. Но берут и две, и три из-за навязанной извне боязни, что станет жить еще хуже. И тогда, как вы понимаете, ни учителю, ни врачу, ни строителю, ни милиционеру не только есть некогда — детей растить и учить некогда, некогда остановиться и задуматься: для чего устроена вся эта гонка? Человек становится тупой машиной по лихорадочному добыванию денег — заработать, потратить, снова заработать и опять потратить, да еще с испуганной оглядкой, чтобы курс доллара (или рубля) не упал, съев заработанное. Смысл самого труда, его качество, цель человеческой жизни — все отходит на задний план. В мозгу тяжело ворочается единственная запрограммированная мысль: надо больше, больше, больше работать...
Как проникают в наши головы эти вредоносные программы поведения? Идея “лишь бы не было войны” подается в упаковке военных сводок из Чечни, в устрашающих репортажах о гибели там русских солдат, в репортажах о захватах заложников, ввергающих зрителей в информационный шок, эти шоу телевидение разыгрывает регулярно. Одна телепанорама после битвы с террористами на Дубровке в Москве, с точки зрения политтехнологов, дорогого стоит — кровь, много крови, мертвые женские тела в опустевшем зрительном зале, расстрелянные боевики почему-то с водочными бутылками в руках: ими отбивались от нападающих, что ли? Панорама смерти, особенно мертвые молодые женщины, шокирует обывателя и укрепляет в нем одну-единственную мысль: лишь бы не было войны, любой ценой, любыми жертвами, готовностью тысячекратно терпеть и молчать.
Программа “надо больше и лучше работать” тоже внедряется в подсознание по-разному — от демонстрации идеально счастливого и обеспеченного человека — чаще всего это актер, политик, предприниматель и банкир — всегда под одним лозунгом: “он добился этого, потому что всегда много работал” — до новогодних празднично-шутливых поздравлений, гремящих в эфире: “Так будьте здоровы, живите богато, если позволит ваша зарплата, а если зарплата вам не позволит, то не живите, никто не неволит”.
Впитывание таких программ поведения приводит человека в ненормальное психическое состояние одержимости многочисленными фобиями — беспричинным страхом перед будущим — собственным и будущим своей страны.