Наш Современник, 2004 № 01

За годы коммунистического ига была прервана преемственность Право­слав­ной духовной традиции, так как было уничтожено большинство ее носи­телей, а немногие оставшиеся в живых были высланы в Сибирь, Казахстан или глухую провинцию. Был уничтожен сам уклад русской жизни. Преследо­ванию не подвергалось только священство, которое придерживалось ложной доктрины Патриарха Сергия о том, что Церковь нужно сохранить, спасти во времена гонений путем компромисса с безбожными властями. Доктрины ложной, потому что Православная Церковь не есть общественная организация, а — мистический организм, и в рассуждении о Ней нельзя применять человеческие понятия и категории, о Ней следует рассуждать духовно. Не человек спасает Церковь, а как раз наоборот. Можно сохранить структуру, но если она не останется православной по духу, то превратится в обычную бюрократическую организацию. А будет ли это Церковь Христова? Вся история Православной Церкви говорит о том, что исповедничество христиан во времена гонений возвышало Ее и укрепляло, а периоды Ее подчинения светским властям приводили к духовному упадку.

Доктрина эта действовала разлагающе на православную духовность. Дух конформизма, как это ни прискорбно сознавать, проник во все сферы церковной жизни. Когда же гонения закончились и во времена “перестройки” люди снова потянулись в Церковь утолить свой духовный голод, этот дух, в ней царящий, ими был принят как присущий православной духовности. Ну а неофиты-священники, в авральном порядке, без соблюдения канонических требований, массово рукоположенные в этот же период, исказили само представление о ней. И нельзя им это поставить в вину, так как большинство из них действовало из искреннего желания послужить Богу.

Невозможно, окончив филфак, покреститься и стать богословом, потому что Богословие — это не наука, а мистический опыт. Равно как и нельзя бывшему комсомольскому деятелю, пусть и рукоположенному во священники, начитавшись “Добротолюбия”, начать старчествовать. Известно, что чтение аскетических творений, без опытного прохождения в них написанного, пользы не приносит. Духовная традиция передается от старца — ученику самим примером его жизни, самим его образом. (Помню, рассматривая фотографию недавно умершего старца Иакова, один молодой монах сказал, что в этом портрете заключена вся “Филокалия” — “Добротолюбие”.)

Поэтому и не удивительно, что так далеки от истинных чисто умозри­тельные представления о Православной духовности многих современных русских священников и монахов, не имевших ни аскетического опыта, ни настоящих духовных наставников. Оторванные от православных корней, без опытного духовного руководства, имея о духовной жизни только теоретическое понятие, они, каждый по-своему, стали трактовать представление о ней.

За Православную духовность стали выдавать некое экзальтированное, восторженно-пафосное и, в то же время, какое-то анемичное, робкое, инфан­тильное состояние. Такое болезненное состояние искажает представле­ние о христианских добродетелях. Рассуждение — высшая добродетель, без которой никакая другая истинной не будет являться (безрассудная любовь или пост, например), — выдается за осуждение. Трезвение — внимание ко всем приходящим помыслам, с целью не допустить возможности быть обманутым, прельщен­ным, — напрочь забывается. Смирение из мужест­вен­ного “за все Бога благо­дарения” становится какой-то рабской покорностью. Послушание превра­щается в подчинение всем подряд и почему-то оказывается выше поста и молитвы... И что самое примечательное — из числа добродетелей как бы выпадает мужество! Исходя из таких своих взглядов на Православную духовность современные духовники-неофиты и формируют внутренний мир своих чад.

В результате духовная жизнь современного русского православного человека приобрела нездоровую и во многом даже неправославную окраску. Из нее был выхолощен отличительный дух Христианства — дух свободы, свободы выбора и волеизъявления. В моменты, когда нужно проявить сме­лость и решительность, начинаются поиски благословений, старцев, зна­мений... Обнаружилась какая-то неуемная жажда чудес, видений, исцелений, мироточений... “Чудеса” эти и “мироточения” с удивительным безрассуд­ством и легковерием принимаются, хотя все это может исходить и от демонов. Благословению духовника придается излишне мистическое, близкое к магическому, значение. Старчество возведено в некий культ — любое слово “старца”, которых вдруг откуда-то развелось немерено, принимается как глас Божий и даже в самых их нелепых поступках и высказываниях ищется “духовный” смысл. Все деревенские дурачки нынче — Христа ради юродивые, а ведь истинный юродивый только представляется дурачком. Апокалипси­ческие настроения, нагнетаемые бесчисленными лжепророками и кликушами, царят в душах... (Напоминает атмосферу, царившую на Руси в Смутное время? Правда, сейчас оно еще смутнее.)