Наш Современник, 2003 № 02

В этой связи понятной становится главная провокация нашего века, направ­ленная на то, чтобы увязать терроризм с религиозным фундамента­лизмом. То обстоятельство, что новые хозяева мира в качестве первой мишени обозначили мусульманский фундаментализм, имеет, разумеется, и свои, слишком земные, причины. По странному совпадению, именно земли, богатые нефтью, изобилуют и мусульманскими фундаменталистами вкупе с терро­ристами, что позволяет совместить “высокие мотивы” антитеррористи­ческой миссии с привычной неоколониальной прагматикой. Однако в анти­фундамента­листском пафосе строителей “глобального мира” кроется и иное, собственно политическое содержание. Мировая революция либерализма направлена в первую очередь на то, чтобы в принципе упразднить духовную власть — инстанцию, от которой исходит неподдельное идейное воодушевление и ободрение всех тех, кого можно считать последним бастионом сопротивления мировым узурпаторам. На одной стороне обособилась “система рынка”, то есть круг покупаемых людей, на другой — когорта людей непокупаемых, хранящих непродаваемые убеждения. Пока такие люди есть, глобальная власть продавцов человеческих душ не может считаться установленной “полностью и окончательно”. Неподкупная духовная власть способна питать и власть государственную, противостоящую экспансии “политического рынка”. Поэтому ставится задача уничтожения духовной власти , служащей источником загадочного упрямства “протестного электората” и “внесистемной оппозиции”. Речь идет именно об этом: не о смене одной духовной власти (идеологии, церкви и т. п.) другою, а об устранении духовного измерения нашего бытия, растворяемого в едком бульоне всеядности. Всеядному человеку предназ­начается заменить человека с принципами как архаичного фундамен­талиста и антиплюралиста. В этом смысле философия постмодернизма, решившаяся “навсегда устранить” противоположность полюсов добра и зла, истины и лжи, прекрасного и безобразного, здорового и патологического, совместив эти полярности во вместительной душе “центриста” как единст­венно современного типа, выступает как новое учение об отмирании духовной власти .

Многозначительным обстоятельством является то, что все новейшие оппозиции, сформулированные либералами постмодернистского образца, по-прежнему совпадают с классовой оппозицией между господами мира сего и униженными и оскорбленными. Последние по-прежнему верят в законное присутствие законной власти в мире, той самой власти, которая наделена правом бесстрашно бичевать зло и выносить свой суд его носителям. Узурпаторам социальных и экономических прав народов выгодно быть “постмодернистами”, то есть выступать в роли последовательных скептиков, “до конца не уверенных”, кто же на деле является законным собственником, а кто — казнокрадом и коррупционером, где палачи, а где жертвы, где обман­щики, а где — обманутые. Но всем заново ограбленным и угнетенным, притесняемым и дискриминируемым жизненно важно сохранить способность к этому принципиальному различению “светлого и темного”, “верха и низа”. Вот почему они по-прежнему уповают на присутствие неподкупной и неусыпной духовной власти — катакомбной церкви современного мира.

Не так давно марксистская историческая эсхатология внушала нам, что противоречия современного мира непрерывно обостряются. Здесь — отзвук религиозной эсхатологии, свидетельствующей о предельном обострении всех бытийственных проблем и противоречий в поздний, канунный час истории. Многое, слишком многое свидетельствует о том, что наш век — канунный. Противоборство начал добра и зла в нем в самом деле обострилось предельно. И на фоне такого обострения духовная власть, внимающая исступленным мольбам и стенаниям загоняемых в гетто народов, не может быть светски отстраненной и скептически остуженной. Сегодня она может быть только фундаменталистской. Только фундаменталистски выстроенное духовное пространство способно стать надежным ориентиром для заблудших и надеж­ным убежищем для гонимых. Любое другое окажется легко оккупируемым теми, кто и без того благополучно устроился на этой земле и для кого храм — разновидность духовного развлечения, а не место, где решаются последние вопросы. Именно те, кто мечтал демонтировать духовную власть как источник “нетолерантных” типов сознания, в конечном счете провоцируют ее появление в невиданно непреклонной форме — форме нового фундаментализма. Церковь господская может быть скептической и толерантно-всеядной. Церковь гонимых должна обладать способностью решительно отделять зерна от плевел, добро от зла, ибо гонимым не до стилизаций — они живут трагически подлинной жизнью, не содержащей постмодернистских “пустот” и двусмысленностей. Эта грозная церковь уже тайно входит в мир к вящему беспокойству временщиков, думающих оттянуть время, но на самом деле ускоряющих его.

 

 

 

1 D u m a z e d i e r  J. Sociologie empirique du loisir. P., 1974.