Наш Современник, 2002 № 06

Кстати, до этого Зощенко представлялся мне человеком, не стоящим внимания. Его повести и рассказы якобы печатались для профанов и начинающих. И часто думал: “Зачем его печатают?” Профаном оказался я. А рассказы С. Скитальца — чудо! И что бы ни говорили.(...)

18.12.44 г. (...) Почему-то обругал одну девушку, мою одногруппницу. Она назвала меня “уродом”. Весьма метко, как думает она, да если разобраться, и я. Дал почитать Скитальца, моего истинного друга, кот(орый) успокаив(ает) меня, Лиде Гущиной. Интересно будет послушать ее отзыв. Читаю чеховские “Сахалинские записки”. Чехов мне больше чем нравится. При слове “Чехов” я представляю себе Астрова, Беликова, дядю Ваню и над всем этим самое его личность, соединенную с положит(ельными) типами его героев. Фигура получается какая-то осязательная, необъяснимая сначала, задумчивая, потом обличительно улыбающаяся, и в конце концов все расплывается и исчезает со словами: “Плохо вы живете, господа!”(...)

28.1.45 г. Вчера был вечер в техникуме, впрочем, о нем мне нечего писать. Не был я. Был у ребят. Все собираются, одеваются. Мне же нечего одевать. Сегодня ночью в 5 часов сгребся — и на поезд в Юргу. Приехал, сходил на базар, купил картошки — назад. Днем приехал. Вот эта постоянная забота о куске хлеба как-то воспитывает, чему-то учит — не могу объяснить. Был у Володи*. Мечтали об институте. Были бы у меня условия, я бы обязательно уехал. Надо выписать это: “Самое главное — жить и делать свое дело, и смотреть, и слушать и учиться, и понимать и писать, когда у тебя есть о чем писать, но только не раньше, и чорт возьми, не слишком много спустя... Главное работать и научиться этому” (Э. Хемингуэй. “Смерть после полудня”)...

10.3.45 г. 7 числа мне исполнилось 17 лет. Даже какого-нибудь намека на то, что в этот день мои именины, не было. Даже полдня голодный ходил. Сейчас усиленно занимаюсь. Сколько все-таки утеряно, сколько еще можно наверстать! Уметь ценить свое время — вот чему надо поучиться. Д. Лондон, выводя тип Вульфа Ларсена, сказал о жизни: “Из всех дешевых вещей — она самая дешевая”. Такую точку зрения он отстаивает на протяжении всего романа. До чего избито! Вульф Ларсен — фигура весьма индивидуальная, о нем можно поспорить.(...)

9 мая 1945 г. Знаменательный день. Сегодня капитулировала Германия. Войне конец. Возможно и даже очень, что будет война с Японией. До каких пор народ будут бить?! Кто?..

Я только сегодня приехал с подсобного. Боролись с картошкой. Утром поднят был Борькой Черниковым, который сдернул с меня одеяло и с криком: “Победа! Конец!” начал прыгать вокруг меня.(...)

22.5.45 г.(...) Мы с Борисом Гуляевым соригинальничали. У меня осталась его книга “Смерть после полудня” Э. Хемингуэя**. Я ему катанул, чтобы он подарил мне ее. И вот приходит письмо, где записка: “На память о долгой дружбе... и т. д.” Это из Владивостока, правда, цензура замарала название этого города.

С этой войны слова новые появились, которые в большом ходу: барыга, ксивы (документы), шансы (деньги), крохобор, прохаря (сапоги), хлебушко и многое другое. Такие выражения: “будем посмотреть”, “еще тот”, “война спишет”; про что-нибудь хорошее, прочное говорят: “Миколаевское”. Про здорового, удалого: “С Волги” и т. д.(...)

 6.10.45 г. Настроение переменное. Уже 2 дня не хожу на занятия. Причина незначительная, пустячная и (для многих) смешная — не в чем. Начались холодные ветры, изредка снег, у меня же “костюм” из “чертовой кожи”. Ни телогрейки, ни пальто. Когда бежишь из техникума, зубы выбивают дробь и сам дрожишь всем телом, какие усилия ни прикладываешь... И как здорово эти мелочи влияют на характер! Как ни крепись, а когда вспомнишь, что никаких предпосылок к лучшему нет, в груди накипает какая-то злость, какая-то неуравновешенность и нередко нетерпеливый жест, скрип зубовный и взгляд выдают. Как держаться? Я в среде обеспеченных, т.е. таких, которые имеют несколько смен, которые имеют несколько костюмов, имеют хорошее питание. Вообще обеспеченные. И многие хвастаются своими успехами в том или другом отношении. Чувствую, что у меня бы на их месте вышло лучше — и становится горько. И как приятно чувствовать, что тебя уважают. Спуску я не дам никому, это знают, и это почти единственный способ оградить себя от насмешек. (...)