Наш Современник, 2002 № 06

Свежо и сладко пахнет можжевельник ...

                        (Бунин. “Апрель”, 1903—1906. 1, 243)

 

Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит...

(Ахматова. “Июль 1914”. 1, 97)

 

И в этом же стихотворении:

 

Низко, низко небо пустое ...

 

А у Бунина:

 

Там нависло небо низко, низко ...

            (“Хая-Баш”, 1905. 1, 220)

 

 

Дом окружен зловещим гулом, шумом

Столетних лип, стучащихся в окно ...

            (Бунин. “Дворецкий”, 1906—1911. 1, 337)

 

 

Что ломятся в горницу липы да клены ,

Гудит и бесчинствует табор зеленый...

                               (Ахматова. “Опять подошли

            “незабвенные даты”, 1944—1945. 1, 286)

 

 

...Так тихо в курене,

Что слышен треск подсохшего гороха...

                        (Бунин. “Сторож”, 1909. 1, 324)

 

Так вкруг него непоправимо тихо,

Что слышно, как в лесу растет трава ...

            (Ахматова. “Творчество”, 1936. 1, 277)

 

 

И тихо, так, Господи, тихо,

Что слышно, как время идет.

(Ахматова. “Август 1940”. 1, 204)

 

И в глубине зеркал мелькали

Покровы черно-гробовые

И чье-то бледное лицо.

    (Бунин. “Сполохи”, 1906—1909. 1, 327)

 

Все унеслось прозрачным дымом,       

      Истлело в глубине зеркал ...

                             (Ахматова. “Тот город,

мной любимый с детства...”, 1929. 1, 184)

 

 

Мужицким пахнет варевом , костры в дыму трещат —

И рдеет красным заревом на холоде закат.

                                                (Бунин. “Плоты”, 1916. 1, 415)

 

 

И какое кромешное варево

Поднесла нам январская тьма?

И какое незримое зарево

Нас до света сводило с ума?

                        (Ахматова. “Не дышали мы сонными маками...”,

                                                                                    1946. 1, 231)

 

Правь рукою железною:

Из-за шатких снастей

Небо высится звездное

В грозной славе своей.

(Бунин. “Ночной путь”.  1, 471)

 

 

И над этой недоброй забавою

Веял ветер пречистых полей

И всходило налитое славою

Солнце Родины грозной моей.

                        (Ахматова. Из черновой редакции стихотворения

                         “Не дышали мы сонными маками...”, 1946. 1, 410)

 

 

Штора в окне, а за ней

Солнце вселенной моей .

            (Бунин. “Ранний, чуть видный рассвет...”,

                                                              1917. 1, 446)

 

Как ликует твое умудренное

Сердце — солнце отчизны моей !

                                    (Ахматова. “Долгим взглядом твоим истомленная...”,

1921. 1, 169)

 

Завораживающая музыка одного из самых совершенных поэтических созданий Бунина “Свет незакатный” явственно звучит в  “Царскосельской оде” Ахматовой:

 

Там, в полях, на погосте,

В роще старых берез,

Не могилы, не кости —

Царство радостных грез.

Летний ветер мотает

Зелень длинных ветвей —

И ко мне долетает

Свет улыбки твоей.

Не плита, не распятье —

Предо мной до сих пор

Институтское платье

И сияющий взор.

Разве ты одинока?

Разве ты не со мной

В нашем прошлом, далеком,

Где и я был иной?

В мире круга земного,

Настоящего дня,

Молодого, былого

Нет давно и меня!

(“Свет незакатный”, 1917. 1, 445)

 

 

Здесь не Тёмник, не Шуя —

Город парков и зал,

Но тебя опишу я,

Как свой Витебск — Шагал.

Тут ходили по струнке,

Мчался рыжий рысак,

Тут еще до чугунки

Был знатнейший кабак.

Фонари на предметы

Лили матовый свет,

И придворной кареты

Промелькнул силуэт.

Так мне хочется, чтобы

Появиться могли

Голубые сугробы

С Петербургом вдали.

Здесь не древние клады,

А дощатый забор,

Интендантские склады

И извозчичий двор.

            (“Царскосельская ода”, 1961. 1, 281—282)

 

Нужды нет, что в “Царскосельской оде” Ахматова ориентирует читателей на поиски связей с Иннокентием Анненским, чей “Кипарисовый ларец” фигурирует в тексте стихотворения. Никто и не собирается оспоривать очевидную генетическую связь “оды” Ахматовой со стихотворением Анненского “Снег” (“Полюбил бы я зиму, //Да обуза тяжка... // От нее даже дыму // Не уйти в облака”). Но если перекличка с Анненским лежит как бы на поверхности, то связь “оды” со стихами Бунина притаеннее. Перекличка тут не только ритмическая, но и — это важнее! — смысловая. Для Анны Ахматовой Царское Село тоже “не могилы, не кости — // Царство радостных грез”. Глубокая тоска, ностальгия, скрытая за намеренной жесткостью ахматовской “исторической живописи”, приоткрывается, когда оба эти стихотворения вступают в незримый диалог.

Для Ахматовой важна и концовка бунинского стихотворения — подобные мысли не только посещали ее, но и были источником глубокого драматизма ее творчества. Если у Бунина мысль о невозвратимости давно ушедшей молодости звучит элегически, печаль его лишена душевного надрыва, то Ахматова делает из этого сцену, исполненную трагедийного пафоса. Сравним:

 

В мире круга земного,

Настоящего дня,

Молодого, былого

Нет давно и меня!

 

И вот как развивает эту мысль Ахматова в одном из стихотворений 1963 года, вошедших в цикл “Полночные стихи”:

 

В Зазеркалье

 

Красотка очень молода,

Но не из нашего столетья,

Вдвоем нам не бывать — та, третья,

Нас не оставит никогда.

Ты подвигаешь кресло ей,

Я щедро с ней делюсь цветами...

Что делаем — не знаем сами,