Первого июля к двенадцати часам дня подали автобусы, мы поехали за сорок километров в Москву, на Казанский вокзал. В Москве на улицах было очень людно, несмотря на рабочий день. Стояла сильная жара. Когда автобусы останавливались перед светофорами, прохожие обзывали нас трусами, зайцами, крысами, предателями, кричали, что немцев скоро разгромят и нам будет стыдно возвращаться, бросали в окна песок, грязь, огрызки. Закрыли окна, ехали в духоте, под крики замученных жарой и духотой детей.
На запасные пути Казанского вокзала приехали к вечеру. Там еще грузили эшелон с архивными и банковскими документами и стояли автобусы эвакуированных из других подмосковных гарнизонов. Из автобусов выходить не разрешалось. Через час архив увезли, подали пустой состав из товарных вагонов, куда быстро и организованно загрузились приехавшие раньше нас. По окончании погрузки начальник эшелона обошел все вагоны, переписал старших, на каждой двери мелом записал количество человек, задвинул дверь, закрыл на задвижку.
Через несколько минут состав ушел, а на его место тут же подали такой же для нас. Наше место у перрона заняла вереница новых автобусов.
Товарные вагоны были оборудованы для перевозки людей — гражданских и военных — все одинаково: направо и налево от дверей устраивались двухэтажные нары, устланные соломой. Посреди вагона стояла печка-буржуйка со снятой трубой, отверстие в крыше заткнули соломой. На печке десятилитровый чайник и ведро с привязанной к нему кружкой. В каждый вагон разместили по десять семей. Позже в таком вагоне размещали двадцать семей, до восьмидесяти человек. Женщины с грудными детьми — на нижних нарах, постарше — на верхних. Там было небольшое окошечко, в которое маленькие дети могли выпасть (и выпадали) при движении поезда. Таким транспортом пользовалось все гражданское и военное население всю войну и первые годы после войны. Все пассажирские вагоны были оборудованы под эвакогоспитали, перевозившие раненых с фронта в тыловые госпитали.