Наш Современник, 2001 № 04

“Кадеты” и после воссоединения армий не простили верхнедонцам декабря 1918 года, открытия ими фронта перед красными. Глубокой горечью проникнуты слова Павла Кудинова в очерке “Восстание верхнедонцев в 1919 году” о результатах объединения повстанческих сил с белыми: “...Как только соединились с Донской и Добровольческой армиями, опять начались всяческие виды законных и незаконных грабежей, опять завизжали свиньи, замычал скот, заржали последние казачьи лошадки, и все — к столу или для передвижения всевозможных тыловых паразитов...

Безответственные и безумные ватаги белых тыловых грабителей, контрразведчиков и карателей ежедневно старались вытравить из казачьих сердец чувства симпатии и солидарности к белой армии и этим увеличивали число красных. Естественно, что видя произвол и обиду на одной стороне, человек невольно ищет правду на другой, хотя и там ее не могло быть”.

Эти строки написаны Павлом Кудиновым в 1929 году, не в советской тюрьме, а на воле, им можно доверять полностью. Они объясняют метания и “блукания” Григория Мелехова, равно как и Харлампия Ермакова, стремившегося притулиться то к красным, то к белым. Они объясняют и характер разговора между генералом Фицхелауровым и командиром 1-й повстанческой дивизии Григорием Мелеховым после воссоединения Донской и повстанческой армий, когда в ответ на беспардонные оскорбления белого генерала комдив повстанческой дивизии готов был “зарубить его на месте”. Сцена, объективно вытекающая из всей тягостной атмосферы объединения Донской армии с повстанцами.

Тягостность этой атмосферы, беспардонного расформирования руководством Донской армии повстанческих подразделений усугублялась вдобавок и чисто военной несправедливостью, более того — необъяснимостью ситуации. Командование Донской армии, строго говоря, не имело ни права, ни возможностей подобным образом обращаться с повстанцами, хотя бы потому, что армия повстанцев была значительно сильнее Донской армии.

Как свидетельствует полковник Генерального штаба Донской армии Добрынин в книге “Борьба с большевизмом на юге России” (Прага, 1921), к началу марта 1919 года в руках Донской армии “насчитывалось всего 15000 бойцов”. Оказывается, удар конной группы по прямому направлению к восставшим Донское командование намечало не только ради “быстрого очищения Дона”, но и “усиления слабой Донской армии за счет восставших”.

Командование Донской армии достигло своей цели. Полковник Добрынин сообщает в своей книге, что численность Донской армии увеличилась с 15 000 бойцов в мае 1919 года до 45 500 в июле 1919 года.

Столь резкое уменьшение численности Донской армии к весне 1919 года объяснялось тем, что, как пишет Добрынин, “в декабре войска Верхне-Донского округа, минуя командование, начали мирные переговоры с Советским командованием и разошлись по домам, образовав к 25 декабря (7 января) громадный прорыв, открытый для вторжения советских войск”. Эта же цепная реакция захватила и другие части, в результате “в феврале 1919 года сохранившие в себе силу и уверенность остатки Донской армии отошли на р. Донец, прикрывая столицу Дона (Новочеркасск. — Ф. К.)”, сократившись всего до 15 тысяч человек. Численность повстанческих войск превосходила численность Донской армии более чем в два раза!

После прорыва 25 мая (7 июня) фронта конницей генерала Секретёва и соединения с верхнедонцами Донская армия сразу выросла с 15 000 до 45 500 человек, увеличившись на 30 тысяч бойцов, — за счет повстанческой армии, которая, будучи расформированной, влилась в ряды белых.

Расформирование армии повстанцев — еще одно преступление “кадетов”. Расформирование армии повстанцев проводилось в отсутствие ее командующего: как показал в ходе допросов Кудинов, “на второй день после соединения с Донской армией я заболел сыпным тифом и пролежал в постели 2 м-ца”. Армию повстанцев расформировали с согласия тех, кто стоял за спиной Кудинова и был истинным руководителем восстания.

В своих показаниях П. Кудинов охарактеризовал этот процесс так: “Верные части повстанческой армии были влиты в дивизии Донской армии. Прежний командный состав был смещен, заменен кадровыми офицерами”.

Практически армия повстанцев была ликвидирована. Так обернулось для Кудинова его слабохарактерность, выражавшаяся в прислужничестве перед “кадетами”. Всю жизнь Павел Кудинов отвергал свои тайные связи с “кадетами”, свою зависимость от них. На всем протяжении жизни он настаивал на стихийном характере восстания.

“Восстание вспыхнуло, как пожар под ветром, стихийно”, — убеждал он Константина Прийму. На вопрос в ходе следствия, кем оно было подготовлено, Кудинов отвечал: “По-моему, оно возникло стихийно”.

На вопрос: “От кого вы получали директивы и указания по руководству восстанием и кто был вашим руководителем?” — Кудинов отвечал на следствии так:

“Каких-либо указаний по руководству восстанием я ни от кого не получал, так как восстание было изолированным. Руководителей надо мной так же не было, и все вопросы восстания я решал сам со своим начальником штаба сотником Сафоновым”.