Наш общий друг. Часть 2

— Я нисколько не противъ того, чтобъ меня понимали, — отвчалъ Фледжби съ внутреннимъ смхомъ, — но я всегда противъ того, чтобъ мн задавали вопросы. Я ужъ всегда таковъ.

— Когда вс мы обсуждаемъ сообща наши предпріятія и планы, никто не знаетъ ни одного изъ вашихъ плановъ.

— И никогда никто изъ васъ не узнаетъ, Ламль, — отвчалъ Фледжби опять съ внутреннимъ смхомъ. — Я ужъ всегда такой.

— Да, вы всегда такъ дйствуете, я это знаю, — сказалъ Ламль, принимая искренній видъ, смясь и протягивая руки, какъ будто онъ указывалъ вселенной, что за удивительный человкъ этотъ Фледжби. — Если бъ я не зналъ, что это водится за моимъ Фледжби, неужели я предложилъ бы моему Фледжби извстный намъ маленькій выгодный договоръ?

— Эге! — протянулъ Фледжби, лукаво покачивая головой. — Меня и этимъ способомъ не заманите. Я не тщеславенъ. Такого рода тщеславіе не приноситъ барыша. Ни, ни, ни! Отъ комплиментовъ у меня языкъ еще крпче сидитъ за зубами.

Альфредъ Ламль отодвинулъ отъ себя тарелку (жертва не велика, ибо на ней почти ничего не лежало), засунулъ руки въ карманы, откинулся на спинку стула и принялся молча созерцать Фледжби. Потомъ онъ, не спша, вынулъ изъ кармана лвую руку и сдлалъ изъ своихъ бакенбардъ густой кустъ, не переставая созерцать своего друга. Потомъ онъ такъ же не спша нарушилъ молчаніе и сказалъ:

— Что за чертовщину такую несетъ этотъ парень сегодня?

— Послушайте, Ламль, — заговорилъ обаятельный Фледжби, подлйшимъ образомъ мигая своими подлйшими глазками, которые, къ слову сказать, сидли слишкомъ близко другъ къ другу: — послушайте, Ламль: я очень хорошо понимаю, что вчера я показалъ себя въ несовсмъ выгодномъ свт и что, напротивъ, вы и ваша супруга, которую я считаю умною и пріятною женщиной, показали себя въ выгодномъ свт. Я не умю показывать себя въ выгодномъ свт при обстоятельствахъ такого рода. Я очень хорошо знаю, что вы показали себя съ выгодной стороны и повели дло превосходно. Но на основаніи этого вы, пожалуйста, не говорите со мною такъ, какъ будто я вамъ достался какой-нибудь куклой или маріонеткой, потому что я ни то, ни другое.

— И все это изъ-за одного простого, естественнаго вопроса! — воскликнулъ Альфредъ, презрительно оглядывая Фледжби.

— Вамъ бы подождать, пока я счелъ бы нужнымъ самъ сказать вамъ что-нибудь объ этомъ. Мн очень не нравится, что вы лзете ко мн съ вашей Джорджіаной, какъ будто вы и ей, и мн хозяинъ.

— Ну, хорошо, когда вы будете въ милостивомъ расположеніи духа и сами пожелаете мн сказать, то пожалуйста скажите.

— Я все сказалъ. Я сказалъ, что вы вели дло превосходно. И вы, и ваша супруга. Если вы и дальше поведете дло такъ же хорошо, то и я буду продолжать свою роль. Только, пожалуйста, не пойте кукареку.

— Когда же я плъ, — проговорилъ Ламль, пожимая плечами.

— И не забирайте себ въ голову, — продолжалъ Фледжби, не слушая его, — что другіе люди вамъ маріонетки, потому только, что они не кажутся въ такомъ выгодномъ свт въ извстные моменты, какъ кажетесь вы при содйствіи весьма умной и пріятной супруги вашей. Вс длаютъ свое дло; пусть и мистрисъ Ламль длаетъ свое. Вотъ видите: я молчалъ, пока считалъ нужнымъ молчать, а потомъ высказался, когда счелъ за нужное высказаться, — вотъ вамъ и конецъ… Ну-съ, а теперь не хотите ли яичка? — спросилъ Фледжби не слишкомъ радушно.

— Нтъ, не хочу, — сказалъ отрывисто Ламль.

— Вы, можетъ быть, и правы, считая для себя полезне не кушать яицъ, — замтилъ Обаятельный, оживляясь. — Просить васъ скушать еще ломтикъ ветчины было бы, пожалуй, неумстно, такъ какъ вы цлый день страдали бы отъ жажды… Не хотите ли еще хлба съ масломъ?

— Нтъ, не хочу, — повторилъ Ламль.

— Такъ я хочу, — сказалъ Обаятельный, и эти слова были не пустымъ звукомъ, а выраженіемъ искренняго удовольствія, ибо если бы Ламль взялся за хлбъ, то отдлилъ бы отъ него такую порцію, которая, по мннію Фледжби, потребовала бы съ его стороны воздержанія отъ хлба по меньшей мр за завтракомъ, если не за обдомъ.

Соединялъ ли въ себ этотъ молодой джентльменъ (которому было въ скобкахъ сказать, всего двадцать три года) порокъ старческой скаредности съ порокомъ юношеской расточительности, это было дло нершеннымъ, — такъ благородно онъ умлъ хранить свои тайны. Онъ сознавалъ важность приличной наружности и любилъ хорошо одваться. Но онъ торговался до нельзя во всемъ, что составляло его движимость, отъ сюртука на плечахъ до фарфора на чайномъ стол включительно, и каждое, сдланное такимъ образомъ пріобртеніе, представлявшее чье-либо раззореніе или лишеніе, получало въ его глазахъ особенную прелесть. Одержимый алчностью, онъ любилъ осторожно держать неравныя пари на скачкахъ, и если выигрывалъ, то увеличивалъ ставку, а если проигрывалъ, то морилъ себя голодомъ до слдующаго выигрыша. Странно, отчего деньги такъ цнятся глупымъ и презрннымъ осломъ, не размнивающимъ ихъ ни на какія потребности; а между тмъ нтъ животнаго надежне осла подъ денежный вьюкъ. Лисица въ этомъ отношеніи уступитъ ослу.