Нас время учило…

Я знаю, что дети боятся ее резкого крика, яростных вспышек; я знаю, что многие взрослые с трудом переносят ее командный тон и недопустимую форму обращения; но я также знаю, что теми же методами она выбивает для детдома все лучшее: питание и одежду.

Хорошо, что ты забот не знаешь.
Пусть они проходят в жизни стороной.
Я отдам тебе ночи бессонные,
Спи спокойно, мой сын дорогой!

Ольга Александровна желает всем спокойной ночи и уходит. С нескольких коек слышны сморкания и всхлипывания.

Однажды мама вернулась из детдома совсем расстроенной и сказала, что ее ночное дежурство в отряде малышей окончилось плачевно.

– Что произошло?

– Вечером, после ужина я обычно рассказываю им сказки. Потом высаживаю на горшки и затем укладываю. Многие засыпают не сразу, мечутся, зовут маму, плачут. Я придумала, как их успокоить. Брала свои два куска пиленого сахара, делила их на маленькие кусочки и каждому давала такую вот конфетку. Пососав ее, они сразу засыпали. За этим делом и застала меня Ольга Александровна, накричала на меня, назвала дерьмовым воспитателем и сказала, что завтра уволит…

Из дневника М.С. Разумовской

В середине октября 42-го года к нам приехала сестра Ольги Александровны Антонина Лаврентьевна Каверкина с сыном Игорем и трехлетней Машей. Мы сразу подружились. Антонина Лаврентьевна обаятельная, душевная женщина, как-то органично и спокойно вошла в коллектив, став одной из воспитательниц дошколят. Игорь тоже быстро сошелся с ребятами. Он был хорошо воспитан.

После того как мой отряд был переведен в новое здание, мы зажили своей, несколько обособленной жизнью. Нашим мучением были полы. Кто бы из администрации ни приходил, все говорили, что пол грязный. А мы эти полы мыли ежедневно и по дежурству, и по нарядам. Система нарядов за провинности сразу по приезде была введена администрацией и существовала параллельно с системой очередных дежурств.

Второй моей заботой стала посуда, которую били немилосердно, особенно стаканы. Приходилось проводить постоянные беседы на «стаканную тему», запрещая разводить в них чернила, использовать как пепельницы и т. п.

В «сельсовете» всегда было шумно и людно. Из школы мы возвращались вместе, толпой, вместе хлюпали по грязи, которая потом оказывалась на свежевымытом полу. И мытье начиналось снова.

Очень скоро по приезде меня пригласили работать в Угорскую среднюю школу – семилетку. Приглашение пришлось мне по душе. Я снова стала заниматься своим прямым делом, в котором чувствовала себя как рыба в воде. Обучать детей русскому языку и литературе намного интереснее и привычнее, чем подсчитывать разбитые стаканы или украденные простыни, хотя я и понимала, что эта сторона жизни – суровая необходимость.

В школе свой коллектив. Директор Анна Григорьевна Панова – грамотный работник. Начитана. К ленинградским коллегам относится уважительно. Ее муж, Кронид Васильевич, инвалид войны, могучий и веселый мужик, стал завхозом детдома и с первых дней зарекомендовал себя как деятельный и инициативный человек.

Завуч Софья Исааковна Ламанен – преподаватель алгебры, геометрии, физики и истории. Очень сердечная женщина, ленинградка. Во время блокады потеряла мужа и сына.

Я присутствовала на уроке географии. Учительница давала материал точно по учебнику. Тема «Хозяйственные и политические связи Германии». Меня поразило, что она ни словом не обмолвилась о том, что Германия находится в состоянии войны с нами… Когда я спросила ее об этом, она покраснела и сказала:

– Но ведь этого нет в программе…

Елизавета Михайловна Смирнова – агроном. Преподает немецкий, черчение и рисование. На уроке рисования она повесила на доске смятую бумажку, на которой ею было нарисовано дистрофичное яблоко, и предложила детям его срисовать. В классе было полутемно, ребята шумели, бросались карандашами, с третьей парты «учебное пособие» было вообще не видно.

Остальной коллектив как-то бесцветен. Живут скучно. Большинство не дружит с книгой, на уроках не выходят за рамки программы. Ссорятся, мирятся, сплетничают. На вечеринках пьют водку, поют частушки.

Особенно удивляет их отношение к войне. К сводкам Информбюро они абсолютно равнодушны, как к событиям на Марсе. Какой контраст с ленинградцами!

Все поглощает у них быт. Все заботы о пропитании. Война не задела их, как нас. Только мужики ушли, и жить стало голоднее. Учителям, как и колхозникам, иногда платят натурой – зерном, мукой. У каждой учительницы свой огород, иногда коза, изредка корова. Забот хватает. Образ жизни не изменился, место проживания осталось прежним. Может быть отсюда это равнодушие?

Октябрь 1942 года. Новую нагрузку приняла с радостью. Я люблю преподавать, учить детей грамоте, знакомить их с сокровищами мировой литературы. Здесь я чувствую себя уверенно, у меня много разработок и новых идей. Учительская работа – одна из немногих, требующая отдачи максимума душевных сил. И в этом ее трудность и привлекательность.