…На 11-й год службы Ванечка был произведен в капитаны. Это было не очень приятно, так как ротному командиру в роту хотя бы на час, но полагалось являться каждый день. Были такие, которые и этого не делали, но границ общепринятого приличия Ванечка ни в чем и никогда не переступал. И вот между 10–11 часами утра к калитке 1-го батальона стал ежедневно подкатывать серый полурысак и в санках офицер с бородкой и в николаевской шинели. В роте Ванечка принимал рапорт дежурного и здоровался. Дневальный почтительно снимал с него шинель, после чего он прямо проходил в канцелярию, где садился к столу и закуривал папиросу. Старый, умный и насквозь знавший Ванечку фельдфебель становился напротив и начинал докладывать. …После каждого доложенного случая фельдфебель поглаживал бороду и говорил: «Я полагал бы, Ваше Высокоблагородие, поступить так…» И солидно излагал свое мнение. И как всегда, решение это было самое разумное, и, как всегда, Ванечка с ним соглашался. За этим следовало: «Вот, Ваше Высокоблагородие, извольте подписать…» И Ванечке подавались на подпись списки, ведомости, рапортички, требования… В мирное время в полках Российской армии любили канцелярщину. Все четвертушки бумаги Ванечка аккуратно подписывал, а стоявший рядом ротный писарь хлопал по ним ротной печатью. Дело шло как по маслу.
…После часа напряженной работы в ротной канцелярии Ванечка вынимал из золотого портсигара вторую папиросу, потягивался и усталым голосом говорил:
– Ну, это все? Больше ничего нет?
– Никак нет, Ваше Высокоблагородие, пока нет больше ничего…
– Ну,= так я поеду.
– Так точно, Ваше Высокоблагородие, счастливо оставаться, Ваше Высокоблагородие…
…Внизу другой дневальный отстегивал полость санок и помогал Ванечке удобно усесться. Бородатый кучер поворачивал голову и почтительно спрашивал:
– Домой прикажете?
– Домой, – бросал Ванечка и крепче закутывался в шинель. Рабочий день его был окончен.
…Читал Ванечка много и охотно на трех языках. Ничего головоломного. Мемуары, биографии, романы. Все те книги этого сорта, которые в данное время «делали шум» и о которых говорили в том кругу, где он бывал, Ванечка считал своей обязанностью прочесть.
…На 19-й год службы Ванечка получил чин полковника и в командование 1-й батальон.
…В 1906 году в Российской армии подуло свежим ветром. Переменилось высокое начальство. Наехали генералы с Дальнего Востока, герои Японской войны. Первую гвардейскую дивизию получил генерал Лечицкий.
Для командира 1-го батальона л. – гв. Семеновского полка полковника фон Эттера генерал Лечицкий был столь же чуждое и непонятное существо, как и Семеновские солдаты, все эти Остапчуки, Еременки, Сидоренки и т. п. С той лишь неприятной разницей, что Ефименки стояли перед ним, полковником фон Эттером, смирно, а тут ему приходилось стоять смирно перед неизвестно откуда взявшимся маленьким генералом, с седыми усами и с царскими вензелями на погонах. Как и следовало ожидать, у полковника фон Эттера с генералом Лечицким сродства душ не оказалось.
…Лечицкий к нему:
– Вы сами когда-нибудь стреляли с колена?
С высоты своего роста Эттер любезно-удивленно смотрит на маленького Лечицкого и со своим петербургско-английским акцентом цедит:
– Я, Ваше Прев-во, с колена… Никогда.
После этого короткого, но выразительного разговора отношения между генералом и полковником установились твердо и навсегда. Останься у нас Лечицкий дольше, аттестацию на командира полка он бы Эттеру не пропустил. К сожалению, через год Лечицкому дали повышение, а следующий начальник дивизии Мрозовский старший офицерский состав своих полков знал плохо.
…Когда в полку узнали о назначении нам командиром Эттера, некоторые старые его сослуживцы по 1-му батальону обрадовались, другие не очень. Как-никак, чтобы командовать полком в городе Санкт-Петербурге и в лагерях под Красным Селом, Ванечка имел свои достоинства. У него были прекрасные связи и импозантная внешность. Он был «свой» и по-своему очень предан полку.
…И все это было бы ничего, если бы с Ванечкой пришлось нам проходить церемониальным маршем на Марсовом поле или в крайнем случае атаковать Пулковскую обсерваторию…».
Но под Ванечкиной командой полк целый год участвовал в боях, и сняли генерала Эттера только «в конце июля 15-го года. Он оставил полк на отходе, когда все более и более долгими ночными маршами мы старались оторваться от наседавших на нас немцев.
…Кто-то из военных авторитетов, чуть ли не сам Наполеон, сказал: «Лучше стадо баранов, предводимое львом, чем стадо львов, предводимое бараном». С соблюдением всех пропорций можно сказать, что в 1914–1915 году наш полк представлял из себя вторую, менее выгодную комбинацию».
Правда, и остальные кадровые офицеры были те ещё львы, но тут Макаров ведёт сравнение с ними и, соответственно, с собой, и, надо думать, компетентно. Ну и последний командир полка, которого Макаров видел на фронте.