Наркомы страха

Отмечена и запись от 25 февраля 1929 года, зафиксировавшая весьма нелестную характеристику, данную Стекловым Михаилу Кольцову: «Не могу видеть творения Михаила Кольцова. Во Франции, знаете, есть журналисты, которых называют «револьверными». Они в погоне за сенсацией готовы пойти под револьвер, нож, веревку. Отличие Кольцова от таких журналистов то, что он хочет быть «револьверным» журналистом, но без всякого риска в работе».

Сталин хорошо запомнил эти строки. И в 1938 году вернувшемуся из Испании Кольцову Иосиф Виссарионович задал странный на первый взгляд вопрос: «У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?» — «Есть, товарищ Сталин», — ответил удивленный редактор «Огонька». «Но вы не собираетесь из него застрелиться?» — «Конечно нет. И в мыслях не имею». — «Ну вот и отлично, — заключил Сталин. — Еще раз спасибо за интересный доклад, товарищ Кольцов. До свидания, дон Мигель». Иосиф Виссарионович решил сделать из Михаила Ефимовича подлинно «револьверного» журналиста. Чтобы все было по-настоящему: не только сенсации, но и реальный риск получить пулю. Возможно, сгубили Кольцова, среди прочего, его неумеренные славословия в адрес «железного наркома» Ежова. 8 марта 1938 года в «Правде» Кольцов охарактеризовал его как «чудесного несгибаемого большевика, который дни и ночи не встает из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора». При преемнике Ежова — Берии — Михаил Ефимович был 14 декабря 1938 года арестован, а 2 февраля 1940 года, на два дня раньше, чем Ежов, расстрелян.

В дневнике Презента Ягода и Сталин нашли еще немало откровенных высказываний деятелей оппозиции. Например, 29 марта 1929 года Стеклов опять хвалил Троцкого: «Я всегда ровно относился к Льву Давидовичу, признавал, признаю и буду признавать его огромные дарования, но всегда утверждал, что политически он неуравновешен. Никогда не считал его выше себя, просто человеку повезло. А эта нынешняя лающая свора раньше подавала ему калоши и счищала пыль с костюма».

23 апреля 1929 года Презент зафиксировал откровения своего друга А. С. Енукидзе, только что вернувшегося из Германии: «Ни за что бы не жил в Европе, где живут и работают для единиц, где нет никакой перспективы, жить можно только в СССР, — сказал А. С. — Но, — добавил он, — только союз Германии и СССР может спасти и ту, и другую страну». Тут уже недалеко и до обвинений в работе на германскую разведку. Правда, в 1935-м Авелю Софроновичу инкриминировали только «моральное разложение» и потерю политической бдительности. Он отделался исключением из партии. Вот в 1937-м, уже при Ежове, последовали обвинения в участии в «правотроцкистском блоке», «систематическом шпионаже в пользу одного из иностранных государств» (Германии) и руководстве «кремлевским заговором» с целью убийства Сталина. В декабре того же года Енукидзе расстреляли.

Презент описал и визит Демьяна Бедного на сталинскую дачу 17 мая 1929 года: «Сегодня в третьем часу дня Демьян, его дочь Тамара, А. В. Ефремин и я поехали в Зубалово: Демьян к Сталину, а мы в ожидании Демьяна — в сосновый лес…

Около 5 ч. Демьян вернулся, и мы покатили в город.

— Сколько оптимизма в этом человеке! — рассказывал Демьян о Сталине. — Как скромно живет! Застал я его за книгой. Вы не поверите: он оканчивает вторую часть «Клима Самгина». А я первую часть бросил, не мог читать. Но если б вы знали, чем он разрезает книгу! Пальцем! Это же невозможно. Я ему говорю, что, если бы Сталин подлежал партийной чистке, я бы его за это вычистил из партии».

Эта шутка наверняка не понравилась Иосифу Виссарионовичу. И в 1938 году он сам вычистил зарвавшегося Демьяна из рядов ВКП(б). Большая часть следующей страницы из дневника Презента вырвана. Вполне вероятно, что там прозвучал очень резкий отзыв Демьяна Бедного о Сталине, содержание которого мы попробуем восстановить.

В мае 1934 года Осип Эмильевич Мандельштам был арестован за стихи о «кремлевском горце», где были такие строки:

Его толстые пальцы как черви жирны,
А слова как пудовые гири верны.

Вдова поэта, Надежда Яковлевна, вспоминала: «Я посоветовала Пастернаку поговорить с Демьяном (чтобы тот помог арестованному Мандельштаму. — Б. С.). Борис Леонидович позвонил ему едва ли не в первый день, когда у нас рылись в сундуке, но Демьян как будто уже кое-что знал. «Ни вам, ни мне в это дело вмешиваться нельзя», — сказал он Пастернаку… Знал ли Демьян, что речь идет о стихах против человека с жирными пальцами, с которым ему уже пришлось столкнуться?.. Во всяком случае, Демьян сам уже был в немилости из-за своего книголюбия. Он имел неосторожность записать в дневнике, что не любит давать книги Сталину, потому что тот оставляет на белых страницах отпечатки жирных пальцев. Секретарь Демьяна решил выслужиться и переписал для Сталина эту выдержку из дневника. Предательство, кажется, не принесло ему пользы, а Демьян долго бедствовал и даже продал свою библиотеку».