Нарисуй мне дождь

Все это они делали, покатываясь со смеху. Когда Ли встречалась с Кланей, они могли прыскать и хохотать днями напролет. Их забавляло нынешнее приключение, которое могло мне стоить зрения, а то и жизни. Мне было не до смеху, но я на них не обижался. К подобным вещам я относился легко, жил по принципу: пан или выиграл, tertium non datur[38], а если дано, ‒ то в третьем, виноват ты сам.

Некого винить. Ли, мой собственный выбор, моя чудесная находка, но ее окружение серьезно вредило моему здоровью. Но, без пристрастия оценивая сложившуюся ситуацию, я не снимал ответственности и с себя. Я влюбился в Ли с первого взгляда. Любовь с первого взгляда таит в себе много неожиданностей и разочарований, поскольку я скорее влюбился в выдуманный мною образ.

Теперь же, узнавая ее лучше, я входил в полосу прозрения и рядом с прекрасными ее душевными качествами, проявлялись другие особенности ее характера, о которых я только смутно догадывался. Она часто не воспринимала грань между смешным и ужасным. Мне казалось, что причина не в ее душевной черствости, а в насмешливом складе ее ума. В отличие от меня, она ничего не принимала всерьез, и поначалу мне это нравилось. Быть может, ее смешил иррациональный комизм, переполняющий нашу действительность? И она смеялась от всего, что происходит вокруг. А может, она смеялась, чтобы не заплакать?..

Я спрашивал у себя, куда заведет меня эта странная связь? Вероятно от пресыщения, я все чаще задумывался о том, что половые сношения довольно утомительны и не так уж необходимы. И все же, речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Ли. Но мне не понятно было, зачем моей необыкновенной подруге эти опасные, предательски ненадежные маленькие злодеи? Почему она так тяготеет к их миру зла и обмана? Хоть мне и не хотелось признаваться в этом себе самому, но я начал сознавать, что дальнейшие мои отношения с Ли могут привести к совершенно неблагоприятным для меня последствиям. Однако задумываться над тем, как быть дальше, не было сейчас никакого желания.

Кланя поставила на круглый стол с ободранной шпоной початую литровую банку самогона. Взяла разломанный кирпич формового хлеба, наломала его ломтями и разложила их на подмокшей оберточной бумаге, где лежало несколько таким же способом оторванных кусков вареной колбасы. Ножа у нее не было, другой закуски тоже. Да и причем тут нож?.. ‒ в доме повешенного не говорят о веревке. Самогонка у Клани была бесовской крепости, прозрачная, как слеза и жгущая, как расплавленный металл. Я всерьез опасался, как бы она не прожгла мне дыру в желудке.

– Андрюша, будь с нею поосторожней, атомный напиток, – заботливо предостерегла меня на ухо Кланя.

После первой, нас повело и потащило, как откатывающей от берега волной, и тут же накрыло, второй, наполненной расслабляющим теплом. Согревшись, я задумался о чем-то. О чем я думал? Я и сам не знаю о чем. Приумолкла и Ли, дурашливое настроение оставило ее. Лицо ее удивительно похорошело, к ней пришло вдохновение, и она прочла нам стих своей знакомой Вали Шеховцовой. Мне эту Валю Ли однажды показывала в «Париже», собой она представляла сплошные рыжие веснушки и огненные волосы, а характером напоминала что-то наподобие кипящего уксуса. Вероятно, мне довелось видеть ее под «осеннее» настроение?..

Золотая душа твоя, Осень,
Как всегда, пред людьми в неглиже.
Листьев багровая проседь
На каждом шуршит этаже.

Лепестки разноцветной мозаики
Слились в осенний ковер.
Душа твоя наизнанку,
Мне сказали, что это позор.

Спрячь душу свою, прикрой листьями,
Больше не стой в неглиже.
Повернись голым задом к завистникам,
Не пускай их к своей душе!

Она замолчала и осталась стоять с гордо вскинутой головой, прямая и стройная, как изваяние. Я был потрясен, не столько стихами, они были выстраданы, а тем чувством, задором и болью… ‒ да, именно болью! С которой Ли сказала про Осень. Ничего подобного я от нее не ожидал. Это было одно из бесконечных открытий, которыми она не уставала меня удивлять.

Я снял ее с расшатанной табуретки, на которой она, стоя, как школьница, декламировала стихотворение, долго держал на руках, не мог и не хотел отпускать, держал бы еще, да сил не хватило. Глядя на нас, Кланя отвернулась и вытерла полой халата закрасневшийся нос. Душевно-мягкая хохотушка, она обладала счастливым характером, никому не завидовала, никогда ни с кем не спорила, довольствовалась тем, что имела. Тишину нарушил Сурен, выкатывая глаза, он стал трагическим голосом упрашивать меня отпустить его в гостиницу, где у него возникло неотложное дело.

– Замолчи, Суренка, – томно протянула Кланя, мечтательно оглядывая его всего. – Уйдешь, если выиграешь. Может, тебе и посчастливится уйти… – медленно проговорила она голосом полным обещания много всякого разного.