Нарисуй мне дождь

А, быть может, случай?

Где есть Бог ‒ нет места случаю.

Подходила к концу летняя сессия. Жарким полднем после экзамена по венерическим болезням наша подвыпившая компания оказалась в знакомом месте возле «Чебуречной». И тут рана, которую я считал зажившей, открылась вся, до самой глубины. Во всем виноват был дождь, вернее гроза, которая разразилась, когда мы проходили мимо.

Рокот далекого грома давно предвещал грозу. Стоял тяжелый, недвижимо липкий зной. Солнце быстро заволокло тучами, и небо свинцовым пологом провисло надо мной. Все притихло и замерло, даже само неумолимое время. Казалось, затосковала сама природа от этой тягостно страшной тишины. Я это отметил, но как-то так, между прочим, как и остальные, был в подпитии. Тем не менее, решил уйти. Как водится в пьяной компании, меня шумно уговаривали не расстраивать «коллектив», зайти в эту, кстати подвернувшуюся таверну, выпить по кружке пива и переждать грозу.

Я отказался, наотрез, и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг над головой раздался треск раздираемой парусины и у моих ног в землю вонзился трепещущий зигзаг молнии. Всполох блескавицы высветил все вокруг слепящим светом сверхъестественной белизны! Оглушительный удар грома прозвучал тотчас за ней, под ногами дрогнул асфальт, и оконные стекла зазвенели так, будто рассыпались вдрызг. Первые крупные капли с глухим перестуком шлепались вокруг, поднимая пыль над мостовой, разбиваясь в мириады крошечных брызг. Барабанная дробь дождя нарастала со стремительностью приближающегося экспресса. Миг ‒ и расколотое небо с грохотом обрушилось на землю.

Потоки воды, летящие с возмущенных небес, стеной стали у меня на пути. Ливень низринулся тяжелым водяным обвалом, перемежаясь яростными порывами ветра с косо секущими батогами воды. Выбора не оставалось, и я пошел. Почему бы и нет? Все для меня было в прошедшем, минувшем и бывшем. Потерявшись в миллионном городе, я не встречал своих бывших друзей. Я навсегда забыл и никогда не вспоминал о том, что здесь произошло. Никогда, ни о чем. Как там, в песне поется:

Оборвалась нитка,
Не связать края.
До свиданья, Лидка,
Девочка моя!

Один Бог знал, как я ошибался. Никогда не говори «никогда», это слово из лексикона Судьбы. В глубине души я знал, что когда-то сюда вернусь. И вот, я здесь. Не вернется вчерашний день, но в «Чебуречной» ничего не изменилось. Все тот же чад пережаренного масла из кухни и рыжая Софа переругивается с промокшими до нитки грузчиками, подкатывающими бочки с пивом. Особо живописен один, в наброшенной на голову мокрой дерюге и необычайными глазами на изнеможенном лице, ‒ как на иконах древнерусского письма. Он что-то робко спросил у Софы, та охотно откликнулась:

– Та х... тебе в томате, а не пива! Свиняча морда, шоб тебя вжэ холера задавила!

Как ни яростна была гроза, но выплеснув свой гнев, она теряла силы. Ветер утих, вспышки молний стали реже, лишь где-то неподалеку глухо ворчал гром, но грозное могущество его убывало. За окнами отвесно падали тяжелые струи дождя. Пустой зал, понедельник, не базарный день. За нашим столом у окна пьяная Кланя с двумя кавказоидами. Она не изменяет своим привязанностям, видно по-прежнему отдает предпочтение анальному сексу.

Помню здесь, на пороге «Чебуречной», два подобных типа, курили и говорили о Клане. Один из них, черный и приземистый, до глаз, заросший похожими на шерсть волосами, говорил другому, такому же, с шерстяной шевелюрой, растущей от бровей: «Давай, я не против… Но у нее мандавошки, их тут называют лобковыми вшами, она меня ими заразила, а говно у нее кишит глистами, я их вижу каждый раз, когда достаю свой член из ее зада».

Кланя ничуть не изменилась, все так же заливисто хохочет, запрокидывая голову с растрепанными волосами. Я подошел к ней поздороваться, а может и дать кому-то в морду. Не могу понять, почему одних людей называют симпатичными, в то время как другим, так и хочется дать по морде? Рядом с ней сидит красивая девчонка. Взглянув на нее, понял, что она не в себе. С усердием, граничащим с неистовством, черкает шариковой ручкой по неровно оторванному листу из школьной тетради в клетку. В некоторых местах ручка прорвала бумагу. Мне знаком этот детский локоть, торчащий из дыры прохудившейся мужской рубахи. Только вот… ‒ волосы? Русые, до плеч, с проседью, я их не знаю. Да это же Ли!

– Ли?! Что ты делаешь? – вырвалось у меня.

Она меня не узнала. Загадочно улыбнулась, подкатив под лоб скошенные глаза. Это была улыбка идиота. В углах ее рта пенилась слюна. Спотыкаясь на каждом слове, она мне сказала:

‒ Я рисую дождь.

_________

Виктор Гавура

Home page: http://www.gavura.narod.ru