Нарисуй мне дождь

По интонациям ее голоса я догадался, что последнюю фразу она придумала на ходу. Неужели она врала? Это было минутное впечатление, но я его уже никогда не забывал.

– Знаешь, они кого-то привезли из Днепра, – меняет тему Ли. – Говорили, что он руководитель танцевальной труппы их областного драматического театра, сильно хочет меня посмотреть. Точно, обманывали. Да и этот, которого я не знаю, так мне не понравился. Какой-то он поцоватый, все время молчал, на меня вперился противно так, не моргая, как удав. Знаешь, они точно гнали насчет этого, с драмтеатра, боялись они его что ли, или он им денег приплатил, а может, наркоты пообещал, но просто так Серя пером бы не махал. Он же, гаденыш, тебя чуть не подрезал! Никогда от него этого не ожидала. Когда я отказалась с ними ехать, он вдруг щелк выкидухой и давай чирикать что-то наподобие угроз, а мне так смешно стало, он маленький такой, ручонка детская, а нож в ней та-а-акой ба-а-алшой! Умора! – и Ли залилась развеселым пьяным смехом.

– А может, мне это так показалось? Как говорится, в чужих руках и х... толще кажется! – и захохотала пуще прежнего.

Время от времени у Ли прорывалось наружу донельзя шпанистое бесстыдство, ее фразы были словно надерганы из лексикона обитателей коммуналок и притонов. Я замечал, что ей нравится жаргон воров и гомосексуалистов, у нее была какая-то тяга к ним, и для меня непонятным оставалась эта противоестественность ее влечения.

– Короче, теперь ясно, у них точно был какой-то левый интерес меня увезти, – став серьезной, сурово проговорила она.

Когда Ли была пьяна, ее настроение менялось из крайности в крайность. Эта непредсказуемость добавляла ей шарма и поначалу мне нравилась.

– А ты не дал! Ты ж мой заступник! – вновь развеселилась она и мокро чмокнула меня в щеку.

– А так бы поехала?

– Та, ну тебя, Андрюша! Такое скажешь, с этим все кончено. Ты у меня единственный, ты же знаешь… ‒ я слушал ее с буравящей мыслью, что она опять врала. Я уже не мог отличить, где правда, где ложь.

Я знал, что Ли не стесняется своей наготы, и гордится своим телом, поэтому всегда готова выставить его напоказ, чтобы все могли видеть и любоваться ею. «Люблю, когда на меня смотрят и восхищаются мной», ‒ призналась она как-то мне. Я понимал, насколько важно для нее вызывать восхищение публики. Понимал, поскольку это сугубо артистическая черта характера, которой не лишен и я. Если человек не стремится понравиться, произвести впечатление, удивить окружающих, то и артиста из него не получится, каким бы талантом он не обладал. Но мерзко было сознавать, что ее телом, которое было мне так дорого, обладали своими похотливыми взглядами посторонние.

Кроме этого, я не раз замечал и ее странные отношения с некоторыми знакомыми девушками. Это были и не в меру жаркие приветствия, сопровождающиеся страстными поцелуями, влюбленные взгляды и непонятные недомолвки, но всему этому я вначале не придавал значения.

Мы все же добрались до славной улицы Анголенко. Метель нежданно улеглась, ветер стих, но прежде разогнал облака. И вдруг открылась огромная белая Луна, изъеденная черными пятнами, как лицо прокаженного. Она осветила все вокруг и меня, и Ли мертвенным пепельно-серым светом. Заканчивалось двадцать первое декабря, и наступала самая длинная ночь в этом году.

Кланю мы застали дома, что само по себе было большой удачей. Она была не одна, у нее «гостил» ее знакомый армянин с базара по имени Сурен. Кланя называла его Сурик. Их сонных и пьяных мы подняли с постели. Улыбаясь, Кланя расхаживала по комнате нагишом, виляя слегка отвисшим задом. Кошачья гибкость сочеталась в ней с умеренной, совсем без излишеств, пышностью форм. Посреди небольшого, слегка выпуклого живота темнел глубокий пупок, сквозь смолистые завитки волос на лобке пикантно просвечивала белая кожа. Ее высокие тугие груди с задорно торчавшими кверху острыми сосками слегка подрагивали в такт шагам. Заметив, наконец, что я с интересом разглядываю Кланю, Ли наигранно сердито на нее прикрикнула:

– Кланька! Сейчас же прикройся, бесстыдница! Ты же Андрюшу смущаешь. Хочешь его сегодня довести до седьмого нервного потрясения?

Женоподобный Сурен, как шимпанзе оброс густыми черными волосами. Он усердно старался задрапировать себя в серое приютское одеяло, но его скроили в расчете на недоношенного подкидыша. Как он ни изловчался, ничего не получалось, и на всеобщее обозрение открывались те или иные интимные подробности его туловища. На его пухлощеком, откормленном лице застыла улыбка с выступающим вперед рядом верхних зубов. А нижних зубов как будто и не было, они скрывались за прикушенной нижней губой. Вытаращенными глазами он украдкой поглядывал на мою окровавленную ногу.

Меня она тоже интересовала. Поэтому, первым делом, зайдя к Клане в гости, я совершенно неучтиво снял перед ней штаны… Ни йода, ни бинта Кланя в доме у себя не держала, наверно, по идейным соображениям. Полосками разорванной простыни она и Ли перевязали мне бедро, наслюнявив обрывки газеты, заклеили бровь и переносицу, застирали рубашку и брюки.