Нарисуй мне дождь

Иронически улыбаясь, она вскинула голову и посмотрела на меня подчеркнуто свысока. Только теперь до меня дошло, что она специально меня поддразнивает, деликатно пытаясь потушить во мне полымя разожженного ею пожара.

— Настоящий возраст не в паспорте… — став серьезной, с грустью сказала она. — Ты счастливый человек, знаешь, кем будешь, у тебя есть мечта, ты хочешь быть лучшим среди коллег, и я не сомневаюсь, ты оставишь в этом мире свой след. Самое важное в жизни, что-то по-настоящему хотеть. А большинство моих мыслей и желаний приходят спонтанно из подсознания, мне непонятны мотивы некоторых моих поступков. Иногда они меня пугают… Ты знаешь себя, уверен во всем, что делаешь, и я понимаю тебя, но я не понимаю себя. Я живу чувствами и до сих пор не знаю, для чего я живу… Но, раз ты такой умный, ответь мне, кто мы, зачем пришли на эту землю и куда идем? — склонив голову набок, плутовато взглянула на меня Ли. — В чем смысл нашей жизни? Не знаешь? Эх ты, умник! Чуть сложнее вопрос и ты забуксовал, грамотей! Это тебе не вчерашнее пиво слить! ‒ не дав мне слова вставить, насмехается она.

‒ Шучу, шучу! Ни только ты не знаешь, как на это ответить уже не одну тысячу лет, — опять стала серьезной она. — Над этим вопросом бились лучшие умы человечества и не смогли ничего вразумительного сказать. Мы все об этом думаем, но каждый решает этот вопрос для себя по-своему. Хорошо, хватит, я пошутила. Ну, иди сюда, Андрюша, целуй мне руку и признавай мою правоту. А теперь, еще здесь и, прошу тебя, вот здесь, ‒ где ток…

Мы стояли в ее подъезде, уже много раз прощались и никак не могли расстаться. Внезапно она вздрогнула, освободилась из моих объятий и долгим, полным безмолвного вопроса взглядом посмотрела мне в глаза. Казалось, она с жадностью что-то ищет во мне, но не находит, хочет что-то спросить о том, о чем не может спросить. Углы ее губ опустились, дыхание стало прерывистым и глаза наполнились слезами! Она отвернулась и принялась лихорадочно рыться в сумочке, наконец, нашла свой знаменитый платок.

— Лидочка, успокойся, что случилось?

— Я на днях узнала, что Леня… Помнишь, Леня Социопат, его больше нет, — утирая глаза, тихо сказала она. — Наглотался ноксирона и умер в водопроводном колодце. Люк он оставил открытым, но когда его нашли, он уже не дышал.

— Может, он специально оставил люк открытым, надеялся, что его найдут и не дадут умереть? — спросил я, сам не знаю зачем. У самоубийцы всегда две цели: смерть и крик о помощи.

— Нет… Я думаю, нет, — покачала головой она. — Он мне когда-то говорил, что из колодца даже днем можно видеть Луну. Наверно, перед смертью он смотрел на Луну. Там живет его невеста, она принцесса Луны.

Глава 12

Новый год.

Предновогодний вечер я и Ли провели в ресторане «Таврия». Это был старый ресторан, в одном из многочисленных центров города с окнами на проспект Ленина. Он занимал первый этаж большого дома сталинской постройки, и атмосфера здесь была традиционных старых ресторанов. Новым веянием времени был только вокально-инструментальный ансамбль: три электрогитары и ударник. Собственно они, своей игрой и создавали ту атмосферу дома и праздника, которая редко бывает в подобных заведениях. Репертуар у них был самый разнообразный от Битлов, до Клавы Шульженко. Они играли не переставая, и мы танцевали, не чуя под собою ног. Под конец я и Ли отплясывали «Цыганочку» в окружении рукоплещущей нам публики. В восьмом классе нас всех понудили заниматься бальными танцами, я же, из чувства детского негативизма вместо вальса упорно разучивал «Цыганочку». Но знать танцевальный шаг и выучить некоторые па — недостаточно, надо чувствовать музыку. Ли ее не то, что чувствовала, она ею жила.

Вечер подошел к концу. Музыканты, в который уж раз отключили акустическую систему и начали упаковывать в чехлы свои гитары, но снова заиграли под заказ. Весь зал поднялся и танцевал «Хава Нагилу».

Хава — сдружила нас,
Хава — кружила нас,
Горда и молода, как ты и я!

Хава — на все ответ,
Хава — летящий свет,
Хава — ты навсегда, любовь моя!

Никому не хотелось уходить, музыкантам тоже. Здесь было уютно, как бывает уютно морозной ночью зимой в теплом светлом приюте. На улице холодный ветер грохотал железом кровельных загибов. Снежные заряды ударяли в окна, клочьями медвежьей шерсти снег налипал на стекла, и они становились мохнатыми. Новые порывы ветра срывали с них белую шубу, и они причудливо очищались, тревожно чернея в ярко освещенном зале. Временами ветер стихал и в черных проемах окон падал снег большими елочными хлопьями.