Напряжение растет

  - Да, разумеется, - засуетился Михаил, выудив потертый квадратный короб из бересты, толщиной в полтора сантиметра и гранью в десять.

  - Откройте, вот так, спасибо. - Николай бережно подцепил рукой лежащий в коробе прямоугольник темного дерева, показал хозяину дома и со всей серьезностью спросил. - Вы не будете против?

  Тот не сразу понял вопроса, зачарованно глядя на угловатую резьбу из рун и грубых обозначений волн и корабля с распахнутыми парусами на нем. А когда осознал - то медленно кивнул, не особо веря тому, что происходит. И сварливый старик как-то притих, с совершенно непонятным выражением лица наблюдая за происходящим.

  Николай, дождавшись разрешения, просто приложил дощечку над дверью. Убрал руку, а та осталась на месте, будто бы зацепившись за что-то.... Но каждый из трех свидетелей знал, что крепление будет куда как по надежней, и не страшны ему ни стихия, ни время, ни злая воля человека. Даже если будет пожар - все сгорит, но не косяк этой двери с защитной меткой на нем. Только двое во всем мире могли ее снять - хозяин дома, давший разрешение, и особый человек, коему Древичи доверили размещать охранные калиты, своим словом и именем защищая всех обитателей сего места.

  - А... - растерянно протянул Михаил. - Нам за это... Надо будет? Ну...

  - Пока Максим живет в этом доме - нет.

  - А вам Максим - кто? - Не удержал в себе вопрос старик.

  - Всё. - Загадочно ответил Николай и коротко поклонился. - Всего наилучшего.

Глава 10

  Гладь стола помнила множество рук: их силу, проминающую дерево от злости; их глупость, от которой на ровной поверхности остались борозды от ногтей и стали. Некоторые ужасались содеянным и пытались выровнять, сгладить порезы. Другие обманывались, что царапины останутся безымянными - их слишком много, этих рук, чтобы определить виновника. И только плотник знал всегда - ему заплатят. Чужие грехи навсегда исчезнут под слоем лака на крепко сколоченных досках. Гладь обновится - но люди продолжат совершать ошибки и платить за них.

  На угол стола лег прямоугольник синего картона, украшенный паутиной серебристых линий, свитых старомодной буквой 'В'. Движение рук - и упаковка раскрылась пеналом, демонстрируя десяток ромбиков в мизинец величиной, обернутых золотой фольгой. Драгоценная оболочка - для драгоценного содержимого.

  Легкий кивок - и еще пять таких же упаковок легли рядом.

  Солидный звук касания лучше слов рассказал о весе. Витая эмблема подтвердила качество. Количество соответствовало договоренностям. Но тишина за столом не сменилась беседой.

  Еще шесть коробов легли на стол - выкладываемые чуть дрожащей рукой, раз за разом все нервнее, пока последний чуть не слетел на пол от неловкого жеста.

  - Верни ее! - что было больше в этом крике: страха, надежды или отчаяния?

  Пальцы, украшенные перстнями, коснулись синих граней, неспешно отсчитали шесть и легонько придвинули к себе. То, что было сверх обещанного, осталось нетронутым. А просьба - неуслышанной.

  - Вот, возьми еще, - суетливо двигаясь, проситель выложил еще четыре, уже не так ровно выставив на поверхности стола.

  Огрехи расстановки были тут же исправлены - пальцы задумчиво огладили солидную упаковку, медленно, неторопливо выравнивая по линии. А затем решительно отодвинули от себя, одну за другой. Ответ - нет.

  - У меня нет больше. Может, деньги? - в этих словах осталось только отчаяние. - У меня есть, вот! Я могу принести еще!

  - Мы же не работорговцы. - С укором прозвучало в ответ.

  И растрепанные купюры, собранные нелепым комом, замерли в руках на полпути к столу.

  - Чего ты хочешь? Я на все согласен!

  Горели упрямством глаза сквозь растрепанную челку длинных волос, и даже сломленная сутулость на миг обернулась силуэтом загнанного зверя. Пожалуй, он действительно был готов идти до конца.

  - У нее действительно так хорошо с запятыми? - Невольно заинтересовался я, вновь погладив отложенные было упаковки дорогого шоколада.

  Намек был встречен яростной надеждой и словами из самого сердца:

  - Она - моя запятая!

  - Даже так?

  - Прямо как 'в казнить нельзя помиловать'! - решительно выдохнул Ян.

  - Хм, - откинулся я на стул. - А она об этом знает?

  - Ну-у, - ярость на щеках сменилась румянцем смущения.

  - Поня-ято, - глубокомысленно произнес я, присматриваясь к неожиданной идее. - Ладно, попробую помочь твоей беде.

  - Ты вернешь ее мне за парту?! - с надеждой предположил Ян.

  - Толку от этого? Она же не знает про твою сердечную пунктуацию.

  - Только не смей ей говорить! - сжал он кулаки и насупился.

  - Я и не буду. - Покладисто заверил толстяка. - Но какая разница, насколько она близко, если смотрит не на тебя?

  Парень ссутулился еще сильнее и грустно шмыгнул.

  - Есть у меня один вариант, беспроигрышный. Такой, чтобы 'оно само'.

  Ян встрепенулся, явно расслышав в словах свою мечту.

  - Но сразу предупреждаю - путь то нелегкий, полный боли и страха! - Заметив некоторое сомнение в глазах напротив, тут же добавил. - Но ты ведь на все ради нее готов?

  - Д-да! - Нашел он в себе решимость и выпрямил спину.

  - Тебе придется извиниться.

  - Да, конечно. Максим, извини ...!