Напряжение

- Сейчас разговор не о том, кому я больше верю - ей или вам. Я обращаю ваше внимание на то, что существуют уже две версии… Я знаю, вы словам не верите, поэтому перехожу к документам. Первый: справка с вашего завода, что в период с одиннадцатого по четырнадцатое мая прошлого года вы находились в Ленинграде. Второй: баллистическая экспертиза полета пуль из пистолета «збройовка», вашего пистолета. И результат экспертизы, доказывающий, что оба выстрела - в Риге и в Ленинграде - сделаны из этого пистолета. Третий: в ту же ночь, когда был убит Красильников, мы сделали гипсовый слепок со следа человека, который стоял в кустах и стрелял в Красильникова, вашего следа, Далматов, ибо при обыске мы нашли у вас в комнате полуботинки - в них вы ездили в Ленинград в мае прошлого года. На этой фотографии убедительно показано, как совмещается след с подошвой вашего полуботинка. Четвертый: протокол заявления той же Калныни, в котором сказано, что вы должны были убрать человека, который «мог вас погубить». Достаточно? У меня есть еще кое-что, но я думаю - полезнее будет вам самому все рассказать!..

Далматов отрывисто кашлянул в кулак, сказал неожиданно резко:

- Я не могу сейчас ни о чем говорить…

- Как хотите, - сказал великодушно Шумский, - я не настаиваю на немедленном разговоре. Подумайте, время есть, хотя его и немного.

Шумский знал свое дело. Теперь следовало набраться терпения и ждать. Но, к его удивлению, ждать почти не пришлось. Уже на следующий день, сразу после обеда, ему позвонили из тюрьмы и сказали, что Далматов просит вызвать его.

По тому, как Далматов вошел - голова приподнята, на лице нечто похожее на улыбку, вид отдохнувший, - Шумский понял, что у Далматова созрел какой-то план, и это было интересно.

Далматов сел, положив ногу на ногу, и сказал без обиняков:

- Я человек деловой и трезво смотрю на вещи…

- С вашей стороны это весьма благоразумно, - заметил Шумский.

Далматов оставил без внимания реплику Шумского и продолжал:

- Я знаю, что? меня ожидает, терять мне нечего, и я решил открыть вам все карты.

Шумский кивнул.

- Но я должен знать, - в голосе Далматова появились твердые нотки, - могу ли я рассчитывать на снисхождение, если сам, по собственному желанию, назову вам все адреса, фамилии и имена всех людей, связанных со мной по моему делу… Я готов на все. Только скажите, сохранят мне жизнь или нет?

- Не торгуйтесь, - поморщился Шумский: ему было противно циничное, откровенное предательство даже в таком деле. - Конечно, суд учтет ваше чистосердечное признание и раскаяние, но гарантировать снисхождение я не могу; слишком уж тяжкие грехи на вашей совести.

- Да, да, и все-таки я прошу вас отметить… И еще. - Далматов придвинулся к Шумскому, заговорил полушепотом: - Я знаю, у меня конфискуют все; но у меня остаются родственники, они могли бы вам… Словом, вы понимаете, они отдадут все…

Шумский в бешенстве вскочил, посмотрел брезгливо на Далматова:

- Вы что? Вы понимаете, что говорите? Мерзавец! Вы же мерзавец. Убирайтесь вон…

Услышав громкие голоса, вошел конвоир. Шумский сказал:

- Уведите его.

Но Далматов замахал руками, умоляюще глядя на Шумского.

- Прошу вас, вы не так меня поняли… Я хотел, чтобы… Я ничего плохого не думал, честное слово…

Шумский кивнул конвоиру - тот скрылся за дверью. Настроение у Шумского испортилось, он сел, подпер рукой голову, буркнул:

- Говорите, что вы хотели сказать…

* * *

Потапенко ошарашило, что Далматов признался в убийстве Красильникова. За последнее время Потапенко заметно обрюзг, постарел, кожа на лице обвисла, глаза потускнели. Он запутался в своих объяснениях, а теперь совсем растерялся и сидел перед Шумским жалкий и беспомощный, отрицая все, что было и чего не было.

У Шумского пропал интерес к Потапенко, теперь уже было безразлично, признает он свою вину или не признает: в руках следствия были факты, которые Потапенко не в силах был опровергнуть. И все-таки Шумский решил довести дело до конца.

- Значит, вы не помните, где были в тот вечер, - сказал Шумский, - не знаете, почему не смогли принять Красильникова, и недоумеваете, каким образом он оказался убит. Придется мне самому все вам рассказать.

Шумский открыл папку, перелистал бумаги и начал:

- Как-то раз, когда вы еще работали в эстраде и играли в ресторане «Метрополь», к вам подошел молодой человек. Сказав, что ему нравится аккордеон и он долго наблюдал за вами, как вы играете, он попросил вас дать ему несколько уроков. Это был Далматов. Вы пригласили его к себе, и с тех пор каждый раз, когда Далматов один или с Калныней приезжал из Риги, он обязательно бывал у вас. Вместе вы ходили в рестораны, выпивали у вас дома.