Напряжение

Я отчего-то не мог сказать и слова, путаясь — говорить ли первое января, в которое все в интернате справляли единый день рождения на всех — и на наступивший год тоже. Или сказать про июнь, дата которого отражена в моем досье, оставленном в сейфе директрисы.

— Подданство?

— Имперское.

— Не желаете оформить под нашим гербом? Будут льготы и трудоустройство. Нет? — без особого желания подытожила она, отсылая документ на печать.

Принтер вжикнул новой бумагой — не пластиком, а листом гербового листка, с моим именем и новой фамилией. Звучно бряцнула печать, украшая гербом подножие документа, вжикнул росчерк черной перьевой ручки, отрисовывая подпись дамы.

— Временное удостоверение. В имперской канцелярии поменяют на основной документ и примут у вас присягу.

— Спасибо… — выдохнул я, обращаясь ко всем сразу.

Даже даму проняло — уголки губ слегка поднялись в ответной улыбке.

— Нам дальше — на автобус?

— Купить билеты можно в шестом кабинете, — тут же похолодела женщина, возвращаясь к дробному перестуку по клавишам.

— Всего доброго!

За дверью Федор по-хозяйски завладел моей рукой, обняв ее двумя своими, и гордо вышагивал рядом, с вызовом глядя на всех, кто проходил мимо.

— Один билет — десять тысяч, — пробубнил мужчина за основательной металлической стойкой, скрытой толстым стеклом с металлическим ящиком в углублении под рамой.

Ящик тут же скрипнул, сдвинувшись к нам и предлагая внести деньги.

— Сколько?! — возмутился даже вечно спокойный Михаил.

— Вы можете взять кредит, образцы документов — на стойке информации, или внести стоимость ценными предметами, — явно в сотый раз за день произнес человек, внимательно глядя на нас — не только на Михаила, но и на девочек на его плечах, на Федора и меня.

— Но это же грабеж!

— Вы можете не покупать билеты. Через две недели карантин завершится.

— И как нам жить эти две недели?! В городе все закрыто!

— Вы можете заказать деньги у родственников: телефоны — у стены, — указал он подбородком в другую сторону длинного зала, с тремя автоматами, уже занятыми небольшой очередью — хмурой и кипящей от гнева.

Всего в зале было десяток окошек, и, судя по тому, что рядом явно возмущались чужой жадности, цена была одна на всех. Невероятная цена.

— Детям есть скидки? — явно подозревая ответ, уточнил Михаил.

— Нет. С вас пятьдесят тысяч рублей. Оплачивайте или не задерживайте очередь. — Он демонстративно повернулся назад, к скамейке с вооруженными солдатами, внимательно наблюдавшими за легальным грабежом.

— Мы хотим идти пешком!

— Пеший проход через блокпосты запрещен на время карантина.

Михаил всплеснул руками, слегка беспомощно глядя на меня.

— И ничего нельзя сделать? — скептически уточнил я, с подозрением уловив излишнюю разговорчивость служащего.

Ведь не прогоняет… А через два окошка кассы молодая пара, явно не выглядящая богачами, с улыбкой подписывает какие-то бумаги. Так с деньгами не расстаются!

— Для сменивших подданство билеты бесплатны, выдаются подъемные с рассрочкой на двадцать лет и гарантируется трудоустройство, — разразился служащий мурлыкающей речью.

— Пожизненное трудоустройство, — с ожесточением поправил его Михаил, доставая кошелек. — Мы заплатим.

Захрустели банкноты, перемещаясь в несколько столбиков. Затем вновь собрались в одну пачку и вновь были пересчитаны. И снова.

— Не хватает немного, — буркнул Михаил, ни на кого не глядя.

— Я могу подождать в городе, — подал я голос.

В самом деле, пройду обратным путем, а там — через лесок и в Корноухово.

— Нет, сын! — категорично ответил он. — Вот, возьмите цепочку.

К деньгам, закинутым в ящик, добавилась толстая желтая цепь, снятая с шеи и освобожденная от крестика — его Михаил положил в нагрудный карман.

— Сорок две тысячи. — Озвучил служащий, пересчитав бумажки и равнодушно скинув их куда-то возле ног. — Цепочка — на пятьсот.

— Ей цена десять тысяч! Это ювелирное изделие!

— Тут мы определяем цены, — построжел мужчина.

— Но у нас больше ничего нет!

— Серьги у девочек, обручальное кольцо, крест, — перечислил он, вызывая у меня ненависть своим равнодушием и деловитостью.

— Тоня, Катя… — надломленным голосом произнес Михаил, — доченьки, я вам новые подарю.

Под тихие слезы красивые сережки с алыми камешками и кольцо бряцнули в ящик и были так же сметены куда-то под стол.

— Ваши билеты. Следующий! — крикнул служащий поверх наших голов.

Тут же встал солдат, аккуратно оттесняя нас от стойки в сторону выхода на автобусную станцию.

— Грабеж… — в ярости шипел рядом Михаил, совсем растеряв свой привычный вежливый и учтивый вид. — Я бы их… попадись они мне…

— Полностью согласен, — хмуро кивнул я, совсем не радуясь серым прямоугольникам билетов и завершению пути.

За такие деньги можно купить автобус, а не пять мест на него.

Автобусная площадка кипела грустной, но оптимистичной суетой — кто-то потерял деньги, кто-то осознал, что потерял свободу, но предчувствие, что скоро самое плохое останется позади, бодрило и рисовало робкие улыбки на хмурых лицах.