Направление — Прага

И потом, когда мы его хоронили, стоило мне взять в руки один из автоматов, они были брошены в одну кучу с рюкзаками, потому что Ян был выбит из равновесия точно так же, как и я, и забыл про свою роль. Да, стоило мне подхватить самопал, навести на Яна и скомандовать: «Шагай отсюда подобру-поздорову, здесь наши пути расходятся, не поминай лихом». Ну да, теперь легко говорить, — издевался сам над собой майор Вайнер, — теперь-то я выдаю цветистые тирады на прощанье, которое не состоялось». Майор Вайнер тихо вздохнул. Хотел левой рукой откинуть волосы со лба, но тут же сообразил, что у него связаны обе руки и к тому же он привязан ремешком к левой руке Яна. «Ein blöder unverbesserlicher Trottel[7], — пробормотал он с отвращением. — Поделом тебе, безнадежному кретину. Впрочем, говорят, дуракам счастье. И в библии, насколько я помню, говорится: «Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное…» К царству небесному я и не стремлюсь, но куском земного счастья не побрезговал бы. Счастье… счастье… — рассуждал Вайнер. — Счастье само повернулось ко мне как перспектива, как возможность, как шанс, а я, растяпа, этот шанс не использовал. Конечно, я могу сказать: «Нет худа без добра» — так всегда утешается моя тетушка. Правда, я до сих пор не знаю, какое добро в том, что меня сбили на улице горячие кони пивовара и я месяц провалялся в больнице весь в ссадинах или что я у деда свалился с крыши и сломал себе руку… нет-нет, это философия для неудачников, соска-пустышка, карамелька, чтобы подсластить неудачу и проигрыш. Поэтому и мне ничего не остается, — ухмыльнулся Ганс Вайнер, — кроме как найти какую-нибудь пользу в своем проигрыше или, более того, обернуть его в полную противоположность и увидеть в нем перст божий. Например, я могу себе сказать: милый Ганс, у тебя была возможность сбежать, но ты этого не сделал, и потому остался жив, потому что ты мог спокойно попасть в руки других бандитов, пардон, партизан, которые вряд ли поверили бы россказням о побеге и повесили бы тебя на первом попавшемся дереве; или тебя сцапали бы наши и, в свою очередь, не поверили, что ты не дезертир, и повесили бы тебя на каком-нибудь другом дереве. А посему радуйся, что ты еще живой, что у тебя есть сторож, который сделает все, чтобы волосок не упал с головы твоей, который как ангел-хранитель будет защищать тебя на всех путях твоих от всякой опасности».

Ян внимательно посмотрел на него, но майор опомнился и сделал вид, что закашлялся.

Они лежали рядом на хвое, застланной полотнищами палатки, накинув на себя одеяла, а поверх — еще полотнище. От Юрды им досталось лишнее одеяло и брезентовое полотнище.

«Вот единственная польза, которую принесла смерть Штефана», — горько подумал Ян. Еще одна ночь один на один с пленным. Он чувствовал его рядом с собой, они соприкасались плечами, боками и ногами. Так было теплее обоим. Холод заставлял жаться друг к другу. Укладываясь вечером, они словно забывали, почему ж они вместе. «Согреваем друг друга, а того и гляди вцепимся друг другу в глотку… то есть, я-то нет, — оправдывался Ян перед самим собой, — я только, если бы он напал первым. А уж он, наверное, только об этом и думает, при первой возможности свернул бы мне шею… для него это единственный путь на свободу… через мой труп, в прямом смысле слова, знает ведь, что добровольно я его не отпущу. — Тут Ян опять запнулся, как и всякий раз, когда вспоминал, что Вайнер мог беспрепятственно сбежать и все же остался… — А потом просит отпустить его. Как это понимать? Все время я верчусь вокруг одной точки, — рассердился Ян сам на себя и попытался дать мыслям другое направление. — Если б знать, что он за птица. Архитектор… почему бы и нет, писатель… писатель, который только собирается писать… ладно, и такое может быть. Но что он за человек?»

Где-то в лесу раздалось гулкое совиное тремоло. Ян приподнялся на локтях. Неясыть! Он безошибочно узнал этот голос, который из года в год доносился в конце зимы с Пасецкой горки. Для Яна он означал предвестие весны, жажду жизни. Впервые Ян услышал его лет в двенадцать. Он поправлялся после ангины и ночью проснулся от духоты. Встал, приоткрыл окно, пошел на кухню напиться. Возвращаясь к постели, он услышал приглушенное уханье: словно дядя-лесничий дул в один из своих манков. Ян сообразил, что это не иначе, как голос какой-нибудь ночной птицы. Он стоял у окна, пока птица не умолкла. Когда через несколько дней он снова пошел в школу, с гор дул теплый ветер, обещавший весну. Ян не утерпел, зашел к дяде в сторожку и попытался передать звук, услышанный им ночью. «Это была неясыть», — сказал дядя, заухал ее голосом и показал Яну ее чучело. С тех пор неясыть, сыч и другие совы, о которых он узнал от дяди, стали означать для Яна приход весны, здоровье и жажду жизни. В отличие от других людей, боявшихся уханья сов, он считал, что смешно видеть предзнаменование смерти и болезни в этом приглушенном звуке, запоминающем одновременно и фагот и флейту.